– Все исполнено, княже, – быстро доложил молодой гридень, спешиваясь и толкая вперед тиуна: – Кланяйся, дурень, князю в ноги, да поживее.
Тиун, мужик на вид лет сорока, абсолютно лишенный растительности и на подбородке, и на голове, молча бухнулся в ноги князю, не рассчитав, с силой хрястнулся лбом об угол помоста, но, сдержанно замычав от боли, подниматься тем не менее не спешил.
– Встань, – велел Константин и тут же обернулся к Кокоре: – А ты молчи, или и тебя с площади уведут.
Парень непонимающе захлопал глазами, открыл было рот, дабы сказать что-то, но, одумавшись, тут же захлопнул его с такой силой, что было слышно, как лязгнули крепкие зубы. Чувствовалось, что ему очень хотелось то ли самому поучаствовать в допросе, то ли помочь обличить тиуна, то ли просто излить свое негодование на этого человека, но, избегая соблазна и крепко сжимая челюсти, он так и не проронил ни слова.
– Назови себя, – мягко попросил Константин тиуна.
– Никомед я, – нахально улыбнулся лысый. – Тиун у боярина Завида.
– В закупах ты или обельный?
– Тиун я, – повторил Никомед, явно не поняв вопроса.
– А когда Завид тебя брал в тиуны, он с тобой ряд положил? – допытывался Константин.
– Какой ряд? – вновь не понял Никомед, и князю все сразу стало ясно.
– Стало быть, обельный ты. Ну что ж, а теперь не таясь расскажи, как ты батюшку его избил, – еще мягче и вкрадчивее попросил Константин. – И помни, что бояться тебе нечего. За тебя боярин Завид в ответе, а на тебе вины нет. Ну что же ты, рассказывай, как дело было.
– Ну так иду я тогда, – начал Никомед. – И захотелось мне меду испить, а тут закуп Охрим сидит, батюшка его, стало быть. Я к нему. Знаю, что должен у него мед быть, он же своего Кокору на Оленке по осени обженить хотел, так к свадебке уж, поди, хоть половину, да заготовил. Потому ведь и в закупы пошел, чтоб сыну справу купить добрую. Тот же ни в какую. Говорит, нет у меня вовсе ничего. Меня, – простодушно рассказывал Никомед, – обидка-то и взяла. Ах, ты тиуну лжу говоришь, ну и обошел легонько шелепугой.
– Бил, но не больно? – переспросил Константин.
– Да где там больно-то, – махнул рукой тиун. – А ему нет чтоб стерпеть, так он и сам в ответ начал ручищами сучить, а они у него могутные, так и меня, не поглядел, что тиун, а приложил о землю, инда в ушах зазвенело.
– Ишь ты, буйный-то он какой. – Князь осуждающе покачал головой. – Ну а ты что?
– Знамо дело, убег. Ну а спускать такое разве можно. Сегодня он на тиуна руку поднял, а завтра и вовсе на боярина кинется. Я, стало быть, дворню собрал да и возвратился вместе с ними. Ну, тут он еще чуток ручищами помахал, и угомонили его. А уж когда на двор боярский внесли, то тут Завид и взял у меня шелепугу. Видать, сам поучить захотел маленько. Да видишь беда какая приключилась, княже. У меня в шелепугу-то кусочки железа вплетены были на концах. А вот поди ж ты, случилась оказия – куском этим ему в глаз и угодил. Ну а когда в поруб заключили, так тут боярин повелел ему есть не давать, да и то пару раз от свиней оставалось, так кидали ему в поруб. Чай, люди мы, а не звери, души-то христианские.