– Нам это сделать никогда не поздно, Пьер. Пожевали сухих лепешек, и все. Кашу сварим на привале. А пока и нам надо собираться, я думаю.
– С караваном отправимся? Тогда давай поторопимся. И воды побольше запасти надо. Путь неблизок.
Первые верблюды уже стали вытягиваться на дорогу, всадники горячили коней, ослы истошно оглашали утро противными воплями, а погонщики кричали охрипшими голосами, перекрывая плач детей и лай собак.
Не успели наши незадачливые путешественники собраться, как караван покинул стоянку, оставив после себя разбросанные вещи и кучи помета ослов, верблюдов и лошадей.
– У меня остался пустой мех. Пойду погляжу, может, в колодце можно почерпать немного воды, Арман.
– Только побыстрее, а то караван уже почти весь на дороге. Как бы не попасть в переделку.
Пьер побежал к колодцу, с трудом набрал бурдюк грязной воды и пошел назад.
Арман уже сидел на верблюде и ждал товарища. Мехари, даже отдохнувшего, совершенно бесполезно было погонять. Он никак не хотел прибавлять шаг, плелся размеренной поступью на север, где в тучах пыли скрылся караван.
– Слушай, Арман. Мне вдруг подумалось, а стоит ли нам следовать за караваном? Они же идут на север, вероятно, до Сиджилмасы. Это больше месяца пути, как говорили мне.
– Ну и что с того? Что ты хочешь этим сказать?
– А то, что мы попадем в самую серединку Берберии, а это для нас небезопасно. Ведь нас могут принять за шпионов, и тогда точно останемся без головы. Давай свернем прямо на запад. Все равно попадем в горы, но так мы скорее доберемся до моря, а там уже и до дома будет недалеко. Что ты на это скажешь?
– Заманчиво, но в горах мы ничего не знаем, а тут пойдем с караваном. В толпе не так заметно будет наше присутствие. Да и люди в горах весьма свирепы бывают.
– Но и гостеприимны, Арман. Я бы попробовал. Уж очень мне надоела пустыня, а там воды больше, трава зеленая, леса. Ну?
– А, ладно, Пьер! От судьбы все одно не уйти! Сворачиваем. А то я от этих песков скоро последних мозгов лишусь или свихнусь совсем. Сворачиваем!
В голосе Армана слышался отчаянный вопль надежды и озорства, так свойственных его профессии. Его глаза даже засветились иначе.
Они выбрали пологую лощину, слабо поднимавшуюся к западу. Верблюд с неохотой свернул и пошлепал к волнистой линии горизонта, которая терялась в поднявшемся уже жарком мареве.
– Ты знаешь, у меня даже настроение улучшилось, Арман, – заметил Пьер, проехав с пару миль. – Все будет что-то новое, а главное, уже есть какая-то цель и надежда. Ты не находишь?
– Черт побери! У меня тоже радостно на душе, Пьер.