Ты вышел из кухни, посмотрел в сторону своей комнаты, сказал «не знаю» и ушел обратно, закрыв за собой дверь. Меня же охватил жуткий страх. Я стучала зубами несколько секунд, выбивая дробь, и не могла успокоиться. Может, это стена треснула или дом садится – говорила я себе не в силах унять сковавший меня страх и не решаясь сходить в комнату и посмотреть, что там.
Но меня очень удивила твоя реакция. Это было не похоже на тебя. Ты очень деятельный, любопытный, ты просто обязан был зайти к себе и посмотреть, что там могло так грохнуть. Но ты не вышел, и я, повозившись некоторое время, постепенно успокоилась и заснула. Но время удара, как и сам удар, я буду помнить всю жизнь – это было пятнадцать минут второго.
Уже час и пятнадцать минут как шел день твоей гибели. Сегодня ты должен будешь погибнуть в ужасной, страшной аварии. Час твоего ухода пробил. Метроном начал отстукивать твое время, и счет уже шел на часы. Твоя земная жизнь заканчивалась. Странно, но ровно через сутки, в ночь на 11 мая, в час с минутами к нам в дом придут милиционеры и скажут: «Мужайтесь. Ваш муж погиб».
Можно ли было спасти тебя, спрятать, не отпустить от себя? Или ты уже был приговорен? За что и кто это решил за нас? Зачем и кем был послан этот энергетический удар, если все уже было решено и ничего нельзя было изменить? Это было предупреждение или окончательный приговор?
Я даже начинаю склоняться к мысли, что такие знаки подаются людям для того, чтобы потом, после свершения, они, анализируя и сопоставляя предшествующие события, поняли следующее: все предопределено и на все воля Божья. Это даст им силы принять происшедшее. Если нельзя ничего изменить, то зачем извещать заранее?
А может, все-таки можно?
«Дух знает, что образ жизни, который он себе избрал, подвергает человека умереть каким-то определенным образом».
Ты всегда с некоторой опаской относился к личному автомобилю. Помнишь нашу красную «сагону»? Это же надо было так относиться к автомобилю! За два года, что она была у нас, ты садился за руль всего раз шесть. А сколько она стояла на платной стоянке, куда ты приходил, чтобы проверить, все ли на месте, и тряпочкой протереть с нее пыль? Да года полтора. Все знакомые посмеивались над этой ситуацией, некоторые просили продать ее, предлагали сдавать в аренду. Ты потом еще почти год держал ее взаперти в гараже, изредка навещая, когда надо было сходить туда за картошкой. И в Архангельск ты ездил практически всегда на автобусе. Мне тоже так было спокойнее. Я все время говорила тебе: «Езди на автобусе, они не бьются, как легковушки, целее будешь».