Эта заповедь находится в самом начале списка, так как это очень важная информация. Она говорит о том, как сильно Дух любит людей за то, что они живут на планете, любят, страдают, оплакивают отошедших в мир иной, не осознавая, кто они на самом деле.
На небе вороны,
Под небом монахи,
И я между ними в расшитой рубахе
Лежу на просторе,
Легка и пригожа.
И солнце взрослее,
И ветер моложе…
Меня отпевали в громадине храма.
Была я невеста – прекрасная дама.
Душа моя рядом стояла и пела,
Но люди, не веря, смотрели на тело.
Судьба и молитва менялись местами.
Молчал мой любимый, и крестное знамя
Лицо его светом едва освещало.
Простила его я, ему все прощала.
Весна, задрожав от печального звона,
Смахнула три капли на лики иконы,
Что мирно покоились между руками,
Ее целовало веселое пламя.
Свеча догорела, упало кадило.
Земля, застонав, превратилась в могилу.
Я бросилась в небо за легкой синицей.
Теперь я на воле, я белая птица.
Взлетев на прощанье, кружась над родными,
Смеялась я, горе их не понимая.
Мы встретимся снова, но будем иными.
Есть вечная воля, зовет меня стая.
[5]Сегодня исполнилось бы 26 лет нашей совместной жизни.
Утро серое и дождливое, но сквозь завесу низких и тяжелых облаков просматривается чистое небо.
Природа отражает мое состояние души на текущий момент. Ей сегодня как-то особенно тяжело, но, глядя на все более голубеющее небо, внутри меня что-то говорит: «И в нашей жизни из-за туч еще пробьется солнца луч».
Я знала, что мне придет информация о тебе к нашей дате. Я ждала, я просила дать мне ее. И она пришла сегодня ночью сном на пятницу, на тринадцатое. Есть над чем погоревать и над чем подумать.
Мы с тобой вдвоем в большой и просторной комнате. Ты собираешься куда-то ехать, спешно одеваешься. Я наблюдаю, как ты надеваешь рубашку, застегиваешь пуговицы. Мой взгляд фиксирует каждое твое движение, каждый твой жест. В душе я знаю, что ты не вернешься из этой поездки, что ты уходишь навсегда. Знание неотвратимости неминуемого давит на меня, парализует волю.
Не в силах противостоять этому чудовищному напряжению, я начинаю умолять тебя не ехать, говорю тебе, что ты погибнешь, что не пущу тебя и что десятое число надо просто пережить – пересидеть дома.
Ты слушаешь меня, киваешь головой, но продолжаешь одеваться. Мой голос дрожит, умоляя тебя не уезжать, но ты, страдальчески морщась, пытаешься застегнуть пуговицы на рукавах. Я подхожу к тебе и начинаю помогать, обливая слезами твои руки. Ткань намокает от моих слез, и я никак не могу застегнуть пуговицу на правой манжете. Ты стоишь и ждешь, но все в тебе напряжено. Я ощущаю это напряжение, оно вызывает во мне обреченную слабость. Мои руки немеют, путаются, становясь безжизненными плетьми, но взгляд буквально сканирует каждую венку, каждый капилляр, каждую клеточку твоей руки. Ты все понимаешь, чувствуешь меня всем своим телом и теплой ладонью левой руки накрываешь мои дрожащие руки. Удивительная картина сплетенных рук! Я поднимаю глаза на тебя и вижу твои скулы и сомкнутые губы. Я еще увижу этот кадр, но там будешь уже не ты. Мои руки скользят по твоей шее, застегивая пуговицу на вороте, и я ощущаю бархатистость твоей кожи, биение пульса под пальцами