— Смерть Дирка была инсценирована как самоубийство. На месте все было прибрано. Тело кремировано, Я предлагал произвести аутопсию — меня подняли на смех. Мой начальник, капитан Салливен, спросил, что, по моему мнению, может дать аутопсия. Я показал ему, что на теле были царапины, ссадины, следы борьбы. Он спросил, уж не думаю ли я, что покойный мог бороться с самим собой, прежде чем застрелиться. Мне ничего не оставалось, как придержать язык.
— Почему?
— Я почувствовал, что дело дурно пахнет.
— А что если я опубликую эту историю в международном журнале, указав на несоответствия? Это должно как-то повлиять.
— Я уже сказал тебе, чтобы ты отправлялся домой и забыл о том, что вообще что-либо слышал об этом самоубийстве.
Бак посмотрел на него с недоверием:
— Никто не узнает, что я был здесь.
— Возможно, это и так, но легко предположить, что ты был здесь. Я-то вот не был удивлен, что ты приехал.
— А почему бы и нет? Мой друг умер, якобы наложив на себя руки. Я не могу пройти мимо.
— Теперь ты пройдешь мимо!
— Ты думаешь, я буду таким же трусом, как ты?
— Камерон, ты знаешь, что это не так.
— Теперь я сомневаюсь, что вообще знаю тебя! Я думал» что мы родственные души, фанатики справедливости, искатели истины. Я — журналист. Ты следователь. Как можно отступать от истины, особенно если она касается друга?
— Ты так и не понял меня! Мне было приказано отшить тебя, если ты здесь появишься.
— Почему же ты меня пригласил?
— У меня были бы неприятности, если бы я стал обсуждать это по телефону.
— От кого неприятности?
— Я надеялся, что ты не станешь спрашивать. Ко мне приходил человек, которых вы в Америке называете киллерами.
— Крутой?
— Вот именно.
— Он угрожал тебе?
— Да. Он сказал, что если я не хочу, чтобы со мной и моей семьей случилось то же самое, что с моим другом, я должен делать то, что он мне скажет. Боюсь, что это был тот самый человек, который убил Дирка.
— Да, наверняка, это был он. Но почему ты не написал рапорт об угрозе?
— Я собирался, но решил сначала кое-что предпринять сам. Я сказал ему, что он может не беспокоиться насчет меня. Но на следующий день я отправился на биржу и попросил, чтобы меня принял Тодд-Котран.
— Сам Великий Человек?
— Собственной персоной. Конечно, у меня не было на это полномочий, но я заявил, что по делу Скотланд-Ярда, и он принял меня. Его кабинет производил мрачное впечатление. Сплошное красное дерево и темно-зеленые занавески. Я сразу перешел к делу. Я сказал ему: «Сэр, я убежден, что вашего служащего убили». — «Вот что я скажу тебе, кореш…» — это слово употребляют кокни в обращении друг к другу, но совсем не люди его статуса по отношению ко мне. Во всяком случае, он сказал: «Вот что я скажу тебе, кореш. Когда в следующий раз кто-то навестит тебя дома в десять вечера, вроде того джентльмена, который был у тебя вчера, передай ему от меня привет, ладно?»