Бак выбрал обычную хлопчатобумажную рубашку, джинсы, ботинки и кожаную куртку. Бросив диктофон и камеру в свою самую маленькую сумку, он помчался вниз, перепрыгивая через три ступеньки. Выскочив из дверей, Бак резко остановился. Он совершенно не представлял, как выглядит раввин. Похож ли он на Розенцвейга, Файнберга или выглядит совсем по-другому?
Оказалось, что совсем по-другому. Цион бен-Иегуда, в черном костюме и черной шляпе, поднялся с переднего сиденья белого «мерседеса» и слегка помахал ему рукой. Бак подбежал к нему.
— Доктор бен-Иегуда? — спросил он, пожимая руку.
Тот оказался среднего возраста элегантным шатеном с легким намеком на седину и резкими чертами лица.
На своем ломаном английском раввин сказал:
— На вашем языке мое имя звучит как название города Сион. Вы можете так меня и называть.
— Сион? Вы уверены?
— Уверен ли я в своем собственном имени? Уверен.
— Нет, я имел в виду, что я могу вас так называть.
— Я понимаю, что вы имеете в виду, мистер Уильяме. Вы можете звать меня Сионом.
Для Бака «Сион» по произношению очень отличалось от того, как выговаривал это слово доктор бен-Иегуда.
— Пожалуйста, зовите меня Баком.
— Бак?
Ребе открыл переднюю дверь, и Камерон сел рядом с шофером.
— Это прозвище.
— Хорошо, Бак. Учтите, шофер не знает английского.
Бак повернулся к шоферу, который протянул ему руку. Бак пожал ее, а человек произнес что-то совершенно непонятное. Бак только улыбнулся и кивнул. Доктор бен-Иегуда сказал что-то шоферу по-еврейски, и они поехали.
— Итак, Бак, — сказал ребе, когда журналист повернулся лицом к нему, доктор Розенцвейг сказал мне, что вы хотите подойти к Стене Плача и что для вас одного это невозможно. Я могу провести вас к этим двум свидетельствующим так близко, что вы привлечете их внимание, если у вас хватит на это смелости.
— Двум свидетельствующим? Вы назвали их двумя свидетельствующими? Ведь именно так мои друзья и я…
Доктор бен-Иегуда поднял обе руки вверх, а голову отвернул, показывая, что на этот вопрос он не будет ни отвечать, ни комментировать его.
— Вопрос в том, осмелитесь ли вы.
— Я осмелюсь.
— И вы не будете возлагать на меня ответственность за все, что может случиться с вами?
— Конечно, нет. Но я бы хотел получить интервью также и от вас.
Снова поднятые вверх руки.
— Я совершенно четко заявил прессе и доктору Розенцвейгу, что не даю никаких интервью.
— Тогда только немного личной информации. Я не стану спрашивать вас о вашем исследовании, поскольку, сведя результаты трех лет работы к часовому докладу, вы полностью разъясните ваши выводы завтра.