Совершал он все эти деяния с энтузиазмом и добросовестностью доносчика-профессионала, впрочем, не добровольно, а под страхом ареста. После XX съезда выведенный Эльсбергом на пенсию Иван Иванович Чичеров добился через Московское отделение Союза писателей раскрытия и обнародования роли Эльсберга в судьбе ряда арестованных писателей. За донос в особо крупных размерах Эльсберга в порядке исключения исключили из Союза писателей.
В гостях у Леонидзе
Когда я гостил у Леонидзе, он, истинно восточный хозяин, устроил для меня нечто вроде приема-банкета в Белом духане.
Леонидзе объяснил, что Белый духан — место встречи гостей из России. Расположен этот знаменитый кабачок у въезда в Тбилиси по Военно-Грузинской дороге. Здесь грузины принимали и Пушкина, и Лермонтова. По крайней мере, таково предание. Сейчас русский человек попадает в Тбилиси, как правило, с аэродрома, то есть со стороны, прямо противоположной Белому духану и Военно- Грузинской дороге, но гостя через весь город везут на машине в Белый духан и лишь потом — обласканный и, как говорят поляки, задоволенный, он может ступить на землю Тбилиси.
Когда я выразил свое восхищение умением Леонидзе вести стол, поэт подробно объяснил мне значение этого ритуала как национальной традиции. Получалось, что за столом эта нация решает все политические, государственные, торговые и прочие возможные дела. Стол — и вече, и Государственная дума, и кабинет, и приемная, и гостиная грузина.
Леонидзе отвел от себя мое восхищение и сказал, что куда лучшим тамадой был Табидзе. Это прозвучало великодушно. Наверное, для грузинского поэта трудно сказать, что другой человек тамада лучше его. От Леонидзе я услышал историю гибели Табидзе.
В тот вечер тамадой был Табидзе. За столом сидело еще четыре литератора, в том числе и Леонидзе. Шел широкий веселый и вдумчивый пир, услащенный красным терпким вином, свежим шашлыком и откровенной мужской беседой. Один из писателей назвал Берия кровавой собакой.
На следующий день каждого из присутствовавших поодиночке вызвали к Берия, которому стало известно об этом высказывании, но он не знал, кому оно принадлежало. Когда вызвали Леонидзе, Берия спросил, как он к нему относится. И поэт произнес по-восточному аргументированный одический тост в его честь, хотя разговор происходил в служебном кабинете и вина не было. Льстивой прозой поэт воспел государственную мудрость и ум Берия. Поразительнее всего, что Леонидзе был столь велик и его мышление столь по- восточному непосредственно, что он не стеснялся рассказывать о себе то, что выдавало не только его ум, но и его коварство, и способность на неискренность и прямую ложь.