Друг детей
Люди моего поколения с детства знали и любили фотопортрет вождя с черноволосой девочкой на руках. Вождь умиленно улыбается. Девочка восторженно сияет. Это бурятка Геля Маркизова.
Ее родители, не зная, на кого оставить маленькую дочь, взяли ее на прием к Сталину. Девочка подарила вождю цветы и оказалась у него на руках. Все детские учреждения страны украшали фотопортрет вождя с Гелей на руках и лозунг: "Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство". Большое спасибо! От Гели особенно большое: ведь она вскоре осиротела, её отца — наркома земледелия Бурят-Монгольской АССР — арестовали, а вслед за ним и мать ушла в лагеря.
В тридцатых годах Сталин издал приказ о том, что уголовной ответственности, вплоть до расстрела, подлежат дети начиная с 12 лет.
Тем не менее все мое поколение с детства знало, что товарищ Сталин — лучший друг советских детей.
Знатная родственница
(рассказ Марии Демченко)
Дело было в 1937 году. Однажды утром тюрьма узнала, что к нам переводят ближайшую родственницу Троцкого. В тюрьме скучно. Книг нам не давали. Новости просачивались скупо (все больше с новыми заключенными), и я с интересом ждала прибытия "знатной родственницы". Эта кличка появилась у нее, когда в камерах еще только обсуждали ее предстоящее прибытие. Гадали: в какую камеру она попадет. Относились к событию по-разному, но все его ждали: как-никак — родственница Троцкого! Человек, наверно, интересный, прошла большую жизненную школу. Очевидно, старая революционерка.
Наконец, к нам в камеру робко вошла средних лет женщина. Это была Седова — сестра жены Троцкого. Я, как староста камеры, вышла навстречу прибывшей и предложила ей располагаться на одной из коек.
Старая большевичка Либерман запротестовала против такого соседства:
— Я не хочу спать рядом с родственницей Троцкого, — заявила она.
Седова, еще на воле смирившаяся с пренебрежительным к себе — "родственнице Троцкого" — отношением, предложила:
— Я лягу на полу.
Но я запротестовала против нарушения распорядка тюремной жизни — вновь прибывшую следовало устроить как положено. После долгого спора я вызвала дежурного по тюрьме. Узнав, в чём дело, он мудро рассудил:
— Здесь все заключенные и все равны.
"Знатная родственница" оказалась женщиной глупой, полуграмотной, но очень доброй и мягкой. Она всем помогала, даже «идейной» Либерман. Заключение воспринимала как должную кару за грехи родственников, охотно рассказывала о себе — всегда длинно и путано, но беззлобно. Троцкого она сроду не видела или, вернее, видела его, как она выражалась, "только в лампочках" — на портретах во время праздников. Единственно, кого осуждала Седова, это свою сестру: