Говорят, будто материнская любовь возникает с первым криком новорожденного с неизбежностью физического явления. Это не более как благочестивая легенда. Иоганна-Елизавета это доказала. Она не была подготовлена к своему материнству, когда носила Софию во чреве, она не испытывает никаких материнских чувств к своему ребенку ни непосредственно после родов, ни впоследствии. Она его не кормит, не ласкает, не возится с ним. Ребенок остается для нее каким-то чуждым, чуть ли не враждебным существом. С самого начала она его сторонится, сдает на руки мамки, потом от одной гувернантки к другой, редко разговаривает с Софией, и если говорит с нею, то только для того, чтобы сделать какое-нибудь замечание, упрекнуть в чем-нибудь.
О тех смешанных чувствах, с которыми встретили ее появление на свет Божий родители, София, конечно, могла узнать только по чужим рассказам. Но собственными глазами она видит двумя годами позднее ту безграничную радость, которую проявляют отец и мать при рождении первого сына. Ее первое и решающее детское переживание – озлобление по поводу незаслуженного отодвигания на задний план по сравнению с братом.
Совершенно естественно, что София начинает ненавидеть этого брата, неосновательно пользующегося привилегированным положением. В ее воспоминаниях о годах детства мы не находим ни малейшего признака привязанности к нему. В своих мемуарах она только его смерти (он умер тринадцати лет от роду) посвящает несколько поражающих бездушной холодностью строк.
Каждый раз, когда Екатерина рассказывает впоследствии о своем детстве, она это делает с гордостью миллионера, повествующего о рваных ботинках, в которых ему некогда приходилось посещать школу. Она рассказывает о скромных условиях жизни при Цербстском дворе, об узости воззрений своей семьи, о скудоумии учителей. Но никогда не упоминает она с любовью о своем детстве, никогда не говорит с тоской о навеки ушедшем счастье детских лет, потому что никогда его и не знала.
Ей не хватало родительской нежности. Потребность в нежности является основным, элементарным движением человеческой души, подобно тому, как потребность в пище и воздухе является основным, примитивнейшим побуждением тела. София страдает вечно неудовлетворенной жаждой любви еще задолго до того, как оказывается способной формулировать это свое ощущение словами, и эта жажда будет ее мучить всю ее жизнь, сколько бы любви ни выпало ей на долю. Эта жажда неутолима. Начавшись задолго до пробуждения в Екатерине женщины, она навсегда осталась с нею и привела к тому, что даже став беззубой старухой, на самом пороге смерти, она ищет любви, одной только любви и хватается за эту любовь всюду, где может ее найти.