Монашек отбежал на несколько шагов, но не ушёл.
— А я вам думал полтинничком поклониться, — сказал он и точно — достал из рукава серебряную монету, показал.
— Дай-ка.
Лодочник взял полтинник, погрыз жёлтыми прокопчёнными зубами, остался доволен.
— Ну чего тебе, говори.
Послушник застенчиво пролепетал:
— Мечтание у меня. Хочу святым старцем стать.
— Старцем? Станешь, — пообещал подобревший от серебра Клеопа. — Лет через полста всенепременно станешь, куда денешься. Если, конечно, раньше не помрёшь. А что до святости, то ты вон и так уже в подряснике, хоть и совсем цыплёнок ещё. Как тебя звать-то?
— Пелагием, святой отец.
Клеопа задумался, видно, припоминая святцы.
— В память святого Пелагия Лаодикийского, коий убедил жену свою благоверную почитать братскую любовь выше супружеской? Так ему сколько годов-то было, святому Пелагию, а ты ещё и жизни не видал. Чего тебя, малоумка, в монахи понесло? Поживи, погреши вдосталь, а там и отмаливай, как мудрые делают. Вон в скиту, — кивнул он в сторону острова, — старец Израиль — обстоятельный мужчина. Погулял, курочек потоптал, а ныне схиигумен. И на земле хорошо пожил, и на небе, близ Отца и Сына, местечко себе уготовил. Вон как надо-то.
Карие глаза монашка так и загорелись.
— Ах, если б мне на святого старца хоть одним глазком взглянуть!
— Сиди, жди. Бывает, что на бережок выходит, только редко — уж силы не те. Видно, вознесётся скоро.
Пелагий наклонился к лодочнику и прошептал:
— Мне бы вблизи, а? Свозили бы меня на остров, отче, а я бы век за вас Бога молил.
Клеопа слегка отпихнул мальчишку, отвязывая конец.
— Ишь чего захотел! За такое знаешь что?
— Совсем никак невозможно? — тихонечко спросил рыжеволосый и показал из белого кулачка уголок бумажки.
Брат Клеопа пригляделся — никак рублевик.
— Не полагается, — вздохнул он с сожалением. — Узнают — скудной не миновать. На неделю, а то и на две. Я на хлебе да воде сидеть не могу, от воды у меня башка пухнет.
— А я слыхал, будто по нынешним временам никто из братии кроме вас на остров плавать всё равно не насмелится. Не посадят вас в скудную, отче. Да и как узнают? Тут ведь нет никого.
И бумажку свою прямо в руку подпихивает, искуситель.
Взял Клеопа тинник, посмотрел на него, задумался.
Тут вдруг и вторая бумажка образовалась, словно сама по себе.
Рыжий бесёнок её насильно всунул в нерешительные пальцы лодочника.
— Одним глазочком, а?
Монах развернул обе кредитки, любовно погладил, тряхнул сивыми патлами.
— А у тебя двумя глазочками и не получится, гы-гы! — заржал Клеопа, очень довольный шуткой. — Где физию-то обустроил, а? С мастеровыми, поди, помахался? Тихий-тихий, а видно, что шельма. Из-за девок? Ох, ненадолго ты в послушниках, Пелагий. Выгонят. Скажи, с мастеровыми? Из-за девок?