— Нет-нет, ты не ошиблась. Ну нисколечко!
Моей маме досталось черного хлеба, серого хлеба, всякого хлеба ей досталось. Она имеет право на белый хлеб. Я объявляю ее победительницей.
Мама поднимает руку:
— Мсье, будьте добры! Воды с мятным сиропом! А ты хочешь чего-нибудь?
Если я пропущу хоть что-нибудь в горло, из него, чего доброго, хлынут слова. Лучше держать его на замке.
— Нет, спасибо.
Мама пьет мелкими глоточками воду с мятным сиропом. Маленькое кафе, выглядевшее таким мрачным, когда мы вошли, кажется теперь залитым солнцем. Мама сияет. Неизгладимая улыбка играет на ее губах.
Она так и не произнесла его имени.
— Твои сестры тебе ничего не сказали?
О Боже… Нет… Она говорила с сестрами по телефону? Она знает, что я вру напропалую?
— Нет?
Меня бросает в дрожь.
Мамина улыбка становится шире.
— Они не сказали тебе про лето? Жак сделал мне сюрприз! Есть, есть еще хорошее в моей жизни! И мне улыбнулась судьба!
— Да?
У мамы все-таки был про запас козырь — Жак.
— Когда твоя сестра огорошила меня новостью… про вашу встречу… Мне было скверно, не стану скрывать это от тебя сегодня…
— Да, сегодня…
— Ну вот, верно говорят, что нам выпадают счастливые дни. Я пришла домой совершенно разбитая, и тут Жак мне говорит, что снял домик на Лазурном Берегу! Он подумал о вас: там целых пять комнат! Мы решили, будет хорошо, если соберется вся семья.
— Да, вся семья.
— А то ведь и правда, всегда кого-то не хватает. Он так и сказал: если все устроить заранее, может, наконец, увидим вас всех вместе. Достань свой блокнот, запиши сразу. Ты всегда так занята.
— Да, правда. Я запишу сразу.
Мама удостоверилась, что я записала семейный сбор на нужной странице. Под нужной датой.
— Он снял домик в Кап-д'Агд, — говорит она и опять смеется.
Я тоже смеюсь.
— О-ля-ля! Я опаздываю на поезд, мама!
— Да! Беги! Беги!
Мы с мамой расстаемся в лучезарном настроении.
— Ты скоро приедешь еще?
— Не знаю… У меня столько работы…
— Во всяком случае, Жак обожает детей, вот увидишь!
— Я в этом не сомневаюсь. Ну все, пока, побегу! Целуй Жака!
Мама смеялась.
Сегодня мама хотела, чтобы я увидела ее смеющейся. А я и не разглядела, что это было напускное.
Маме совсем не хотелось смеяться. Я украдкой оглянулась: она вытащила из рукава носовой платочек. Я хотела было вернуться. И пошла дальше, прямиком к вокзалу.
Контролер в ТЖВ хотел спросить у меня билет, да так и не решился. Я не пошла на свое место. Осталась на откидном сиденье напротив двери в туалет. Кто бы увидел — ни дать ни взять подвявший стебель порея. Свесив голову, уронив руки, я оседала с каждым километром. Смахивала слезы. Они падали прямо на рельсы. Что-то покидало меня. Трудно. А ведь я была бойцом. Почему же не могу подраться теперь? Один раз? Но с кем? За что?