У Робертса заплетался язык, когда он переводил эту ахинею, но еще прежде, чем он договорил, Годунов громко прыснул.
Мгновение государь молча смотрел то на посла, то на переводчика, как бы не веря себе, а потом тихо, с презрением промолвил:
– Это дело я разберу. У московского царя найдется, чем угостить иноземного посла. А теперь ступай.
Боус и знать не знал, что остался живым только благодаря заступничеству Бельского и Годунова, которые спали и видели провал английского сватовства. Они убедили государя не позориться перед этой «пошлой девкой, которой управляют ее торговые мужики», – тощей, рыжей, глупой Елизаветой, – и отпустить ее наглого посла восвояси. Он подумал – и неожиданно для себя согласился. Но поскольку надо же было кого-то наказать, то сыскали крайнего в лице Робертса-Елизарьева и отрубили ему голову: за то, что плохо переводил речь посла, разгневал государя и испортил все дело.
Так и не попала в Россию Мария Гастингс – «московская царица».
* * *
Государь лежал в постели и думал, что напрасно тужились Богдан с Борискою – небось и без их советов он бы прекратил эту унизительную игру, которая все же доставила ему немало приятных минут. Теперь-то, по слухам, спохватилась и Елизавета: она предлагала московскому царю новую жену! Двоюродная племянница королевы, Анна Гамильтон, недавно овдовела и отличалась твердым характером. Когда Елизавета спросила ее, не боится ли она стать женой грозного русского царя, Анна с вызовом ответила:
– Одного я в жизни боюсь – старости! А укротить сумею всякого мужчину, хоть бы и царя московского.
Пока спешно писали портрет Анны – в самом что ни на есть открытом платье, поскольку бюст у леди Гамильтон был из тех, которым женщина может гордиться, – Елизавета отправила письмо Грозному. Для начала она потребовала, чтобы из дворца была немедленно удалена особа, которую называют женой царя Иоанна. Как только Мария Нагая исчезнет, Анна Гамильтон выедет из Лондона в Россию.
Прочитав это послание, Иван Васильевич только слабо усмехнулся. Письмо английской королевы полетело в печку и осталось без ответа.
С этим делом было покончено. Глупо хлопотать о брачных узах умирающему старику! А царь наконец-то почувствовал себя стариком. И он умирал…
Рядом послышался легкий шорох, и Иван Васильевич приоткрыл глаза. Ирина, это сноха его Ирина – жена Федора. Видно, устала сидеть недвижимо чуть не час: унылое это дело – за больным ухаживать.
Иван Васильевич слабо шевельнул рукой, и Ирина тут же встрепенулась, склонилась над ним:
– Что, батюшка? Каково тебе?