— Вот и поищи,— сказал Пирос— Ты иди ищи ноги, а мы полежим на пружинах с твоей невестой Руной. Где твое чувство ответственности человека перед человеком? Я положил тебя вчера на плечо, как гитару, я держал тебя вчера на плече, как скрипку, ты свисал с моего плеча, как гроздь сирени, ты сидел на моем плече, как сокол. Почему же ты не понимаешь моей нежности к Руне, отвечай, меланхолик!
— Не отвечу и все! — заупрямился Сотл.— Я офицер, а ты — официант.
— О нет! Я — дельфин, а ты — килька с одним глазом. Я — перстень царицы Лоллобриджиды, а ты — бешеный барбос в томатном соусе. У тебя — мозг мозгляка, у меня — превосходный ум и данные. Вместо макарон ты варишь дождевых червей.
— Но я вчера не был пьян,— сказал нерешительно Сотл.
— Так иди, напейся сегодня,— посоветовал Пирос.
— А ты больше не лги,— запротестовал Сотл.— Эх ты, лгун!
В конце концов Пирос взял Руну за талию и положил на пружины, обнимая.
— Чего вы обнимаетесь, ведь утро,— недоумевал Сотл.
— Спи и ты, диверсант,— сказал Пирос— Не сумел спать с Руной, так возьми ее девичью ленту и спи с лентой.
Руна была девушка, мечтательница. Так охарактеризовал свою невесту Сотл. Он увидел ее во сне и сделал куклу из древесных стружек, и скроил ей платье. Кукла получилась в человеческий рост, и это куклу отнимал у Сотла одуванчик Пирос.
В иллюминаторе была утренняя заря.
Над морем летало что-то с розовым гребешком.
Играла гитара.
Офицер Сотл вышел на палубу, спотыкаясь. Так уж он был устроен: в любых обстоятельствах он спотыкался. И это было хорошо: лучше спотыкнуться девяносто девять раз, чем один раз висеть на рее. Так, несколько дней назад лейтенант Гамалай сообщил капитану: «Упал большой обеденный колокол»,— сказал Гамалай, и глаза у него забегали по лицу, как ртутные шарики. «Что с Сотлом?» — немедленно отреагировал капитан. «Сотл не только из любопытства спотыкается около колокола. Тут имеют место обстоятельства, требующие внимательного расследования материалов и обобщения туманной личности этого офицера»,— настаивал Гамалай. «Что с Сотлом?» — заиграл капитан. «Пока ничего существенного. Голова его разбита вдребезги. Мне не удалось добиться от него никаких признаний. У него, видите ли, предсмертные конвульсии».
Какое бы несчастье ни произошло на корабле, жертвой любого несчастья был мечтатель Сотл. Поэтому его все любили. Все с большим сочувствием прислушивались к его нечеловеческим стонам.
— Где же счастье? — спросил Сотл капитана Грама.
Капитан подбрасывал кортик, и кортик вспыхивал в воздухе.
— Счастье — там! — Капитан протянул свободную руку.