— Но почему? — снова не мог удержаться я. — Ведь не было ни шторма, ни магнитной бури. Почему же они как и «Галатея», исчезли бесследно, не подав никакого сигнала?
Никто не ответил мне.
Наверное, и на этот раз нечего было бы записывать в дневник, если бы не чистейшая, невероятная случайность, какие порой вдруг совершенно неожиданно круто меняют спокойное течение событий.
Когда мы уже разворачивались, чтобы лечь на обратный курс, вдруг заметили маленькое белое судно. Волошин посмотрел в бинокль:
— Тунцеловчик. Рыбачат.
Но Локтев, словно не слыша его, направил дирижабль к суденышку.
— Ты что, Борис Николаевич? Это же тунцелов.
Командир промолчал и лишь через несколько минут вдруг отрывисто сказал:
— Что-то у них не в порядке. Мачта сломана.
Мы все приникли к биноклям.
— «Сперри»! — вдруг вскрикнул Олег Никаноренко. «Сперри»?! Пропавший тунцелов?!
— Точно, «Сперри», — подтвердил Гриша. — Две буквы совсем стерлись, еле разберешь название.
— На вызов не отвечают, — сказал радист.
— И на палубе никого нет, — пробормотал Сергей Сергеевич, не отрывавшийся от бинокля.
— Нет, один лежит возле рубки. Ближе к корме, — сказал Олег.
— Где? Нет, это какие-то тряпки, — ответил Волошин. — Хотя…
Мы подлетели к суденышку совсем близко. Могли рассмотреть уже без биноклей и сломанную мачту, повисшую на снастях, и полустертую надпись на корме, и труп, валявшийся ничком на палубе возле рубки.
На судне по-прежнему никого не было видно.
Дирижабль завис метрах в пяти над палубой. Борис Николаевич опять блеснул мастерством. Он осторожно подвел дирижабль к самой рубке. Швартовое устройство надежно притянуло гондолу к леерной стойке, так что не пришлось даже спускать штормтрап.
Костя первый спрыгнул на верхний мостик, заглянул в рубку, отшатнулся:
— Умер прямо на вахте, за штурвалом, чтоб мне пропасть! — крикнул он. — Тут и лежит.
Один за другим мы перебрались на катер, оставив Локтева, как всегда, за пультом управления.
Стояла пугающая тишина. Зной, полное безветрие. Безжизненно обвисли снасти под тяжестью обломившейся мачты. И хотя мы находились посреди открытого океана, дышать было невозможно…
Кроме останков человека на палубе и второго в рубке, мы обнаружили еще четыре трупа: один в машинном отделении, остальные в крошечном грязном кубрике. Два рыбака свалились прямо возле стола, за которым, видимо, сидели. Третий, самый старший из всех и получше одетый — вероятно, капитан, лежал тут же на койке.
Не стану описывать, как они выглядели… У капитана застыло на лице выражение непередаваемого ужаса или страшной боли. Похоже, он пытался подняться с койки, но не мог. А один из валявшихся у стола схватился руками за голову, словно она раскалывалась от боли.