Будто в ответ на сей риторический вопрос в клуб пошли четверо авиаторов, очевидно, явившихся прямо с аэродрома. Поздоровавшись, они направились к возвышению.
Новички с любопытством воззрились на экипаж воздушного корабля.
— Это и есть ваши небожители? — съязвил Агбарян, в его голосе звучала зависть.
— Мы тут все небожители. А также небоумиратели, — строго ответил опекавший пополнение казачий сотник из ветеранов.
Задал вопрос и Зепп:
— С папиросой — штабс-капитан Рутковский, знаю. А кто остальные?
— Молодой — это второй пилот, Митя Шмит. Повезло сопляку, — стал объяснять старожил. — На какой аппарат попал и к какому командиру! Усатый поручик — Георгий Лучко. Тот самый случай, когда не Георгий поражает змия, а змий Георгия — зеленый змий. Зато стрелок фантастической меткости, потому Рутковский его и терпит. Сзади, в гимнастерке, зауряд-прапорщик Степкин, механик. Уникум. Может исправить любую поломку прямо в воздухе.
Фон Теофельс так и вонзился в четверку взглядом. Ничего не упустил, ни малейшей детали. Тут любая мелочь могла пригодиться или, наоборот, помешать.
Отметил и марку папиросы у командира («Дюшес»), и сизый нос стрелка, и томик под мышкой у мальчишки (стихи Александра Блока), и аккуратно подшитый воротничок у механика (стежки явно сделаны заботливой женской рукой). При необходимости зрение гауптмана умело заостряться до невероятности, а уж слух и подавно. Искусством звукоуловительного концентрирования Зепп владел в совершенстве. Хоть до заветного стола было метров десять, не упускал ни одного слова.
Верно и то, что «муромчане» разговаривали между собой громко, оживленно, как и положено летчикам сразу после полета.
— Панна Зосенька, ваш Ромео и его верные друзья подыхают от голода! — крикнул сизоносый поручик через всю залу.
— Перестань, сколько можно, — укорил его механик.
Все сели, и неугомонный стрелок тут же прицепился ко второму пилоту, уткнувшемуся в книгу.
— Митька без своего молитвенника никуда. Почитай нам про незнакомку. Как это: «Чего-то там, пройдя меж пьяными, она глушит вино стаканами».
Он засмеялся, остальные улыбнулись — кроме Шмита. Тот буркнул:
— Очень остроумно.
Через столовую с тяжелым подносом, уставленным всякой снедью, плыла давешняя кельнерша. Черноглазый Агбарян оживился:
— Мадемуазель, я надеюсь, вы к нам?
— Зря стараетесь, — ухмыльнулся сотник. — Сердце красавицы оккупировано, да и рука уже обещана.
Кельнерша грациозно вспорхнула на ступеньку, стала метать, будто со скатерти-самобранки, мясные и рыбные закуски, соленые грибки, пирожки.
— Здравствуйте, пани Зося, — приветствовал ее Рутковский. — Право, вы нас балуете.