Дама Пик (Седов) - страница 4

То есть вроде как все все понимают и молча играют в игру, правила которой известны обеим сторонам. А правила и на самом деле известны.

За мной тянется хвост подвигов, как за бредущим по полю парашютистом, забывшим отстегнуть парашют после приземления. И этот хвост не виден разве что слепому. И спрашивать у тех, кто меня посадил в камеру, за что? – просто себя не уважать. Задашь такой вопрос – так они смеяться будут. Я бы и сам посмеялся, но, похоже, тут не до смеха.

И покойников за моей спиной столько, будто я промчался на грузовике сквозь первомайскую демонстрацию.

Так что все как бы нормально. Лучше уж я помолчу.

Они тоже молчат, и это действует на нервы, но тут уж ничего не поделаешь. Козыри у них, ключики от камеры – тоже, так что наши не пляшут.

Пока не пляшут. А там – посмотрим.

Но тут есть интересный нюансик.

Сдается мне, что это не менты отличились, вычислив популярного одноглазого рецидивиста, и не федералы-педералы сняли с меня защитное заклинание после бесславной гибели генерала Губанова.

Не-е-ет…

Тут из другой щели сквознячком тянет.

А из какой именно, я примерно представляю. И чем это мне грозит – тоже.

Помнится, когда я в последний раз видел восставшего из мертвых Стилета, в его маленьких глазках мелькнуло какое-то странное выражение. И мелькнуло оно уже при нашем нелюбезном расставании.

Когда я перебрасывался с Дядей Пашей зловещими обещаниями, то, взглянув на Стилета, увидел, что он пристально смотрит на меня, соображая что-то свое. И теперь я понял, какие мысли рождались в его темной голове.

Три недели сроку, двадцать миллионов баксов – это все ерунда.

Никому это уже не нужно. У них и своих денег хватает.

На самом деле Стилет в ту самую минуту приговорил меня. Видимо, решил, что спокойнее ему будет жить не с деньгами, которые я то ли принесу, то ли нет, а без меня. То есть, чтобы меня нигде не было. Живого, естественно. Чтобы я не маячил на его горизонте, чтобы не дразнил его своим богатством, чтобы не провоцировал на конфликты, которые закончатся для него однозначно плохо. Он прекрасно понимал, что раз уж мы с ним теперь повязаны принадлежностью к одному и тому же обществу, то ужиться уже не сможем. И, как говорится, в живых останется только один. А кто именно – и дураку понятно. Вот он и решил меня опередить.

Да и Дядя Паша, наверное, понял, что дальше играть передо мной уральского добродушного увальня, владельца рубленых теремов и богатых телом девок, – уже не в масть.

И еще получается интересная вещь.

Меня повязали минут через десять после того, как я ушел с этого позорного сходняка. Значит…