Это, конечно, было излишним, не стоит так уж запугивать своих же. Я отошел по узкой кромке берега, зачерпнул чистой воды, утолил жажду и без спешки вернулся к костру. Развязал мешок с продуктами, разломал на куски хлеб, накрошил крупными ломтями сыр и жесткую солонину из дикого мамонта. Было еще вино, но его разумнее приберечь до лучших времен.
Наш вождь, хозяин и командир сплавал на середину, вернулся обратно, оделся и подскочил к обеденному столу, освеженный и воодушевленный. Впрочем, почти как всегда, у этого городского парня вечно в одном месте бурлит неиссякаемый источник оптимизма. Слишком бурно временами, но мы привыкли, пусть уж. Кто без недостатков, мы, что ли?!
Поэтому первая же произнесенная им фраза застала меня врасплох:
— О небо, как же хорошо и как я вас всех ненавижу!
Мне показалось, что я ослышался. Но нет, мой благороднорожденный хозяин закатал рукава и продолжил:
— Да-да, всех! Особенно этого тощего уродца Эландера, который не по-товарищески увел у меня рыжую Эльзу. Эландер, ты урод, слышишь?! Где он? А, неважно… потому что гномов я ненавижу еще больше! Вы — два грязных, волосатых, укороченных выродка с дебильными мордами и полным отсутствием хоть какого-то мозга, даже костного! Будь я на вашем месте, давно бы выпил яду или убил себя лбом об стену!
Мое сердце дернулось и упало куда-то в левую половину живота. После таких оскорблений я бы даже с нашей хваленой реакцией не успел перехватить в воздухе два гномьих топора. Но произошло иное…
— Он сказал, дебилы мы что?
— Нет, сказал он, дебил ты, не мы, лишь ты, только!
— Сам дебил ты, понял ли, нет?!
— Я не дебил, тебя именем дебил сам обозначил он!
— Ах ты, дебил, получи же!
— Сам получи, дебил, тебе, на!
И, отбросив тяжелые секиры в сторону, четыре гнома кинулись мутузить друг друга. А почему это, интересно, я решил, что их четыре? Их же шесть! Точно, шесть, что ж я, до восьми считать не умею? У нас, ааргхов, столько же пальцев на руках, как и у людей, а считать по пальцам до двенадцати проще простого!..
— Но больше всех-превсех на свете я ненавижу эту тупоголовую груду жира и дряблых мышц, этого трусливого самозванца, неизвестно каким образом втершегося ко мне в доверие, это чудовищное порождение пьяного сверчка и сбрендившей на белене коровы, этот упрек гинекологии, тупиковую ветвь развития, именуемую ааргхом! Я бы мог говорить о нем долго, но… Давайте я лучше просто придавлю его одним пальцем!
Огромный, как гора, Эшли вдруг замахнулся на меня и больно ударил по щеке. Я даже едва не заплакал, но быстро рассердился. Помню, что успел поймать его за ногу (хотя он вырывался как сумасшедший), после чего еще сгрести в охапку то ли четырнадцать, то ли шестнадцать дерущихся гномов и как-то горлом издать совершенно незнакомый мне, боевой клич: