Иногда на дневных стоянках она приказывала музыкантам играть звонкую танцевальную музыку, чтобы порадовать душу усопшего. Гроб приоткрывали, стараясь окружить его тенью, но любознательные мухи садились на саван, замаранный сохлой сукровицей.
Заход солнца служил сигналом к продолжению пути. У историков нет общего мнения о том, сколько времени тянулись эти бесконечные похороны. Кое-кто утверждает, что Хуана владела телом супруга и возила его по стране около трёх лет. Но по крайней мере не позже января 1507-го, на четвёртом месяце траура экспедиция доползла до селения Торквемада, где Хуана родила от мертвеца девочку – будущую королеву Португалии Екатерину Австрийскую.
Гроб открыли в очередной раз, поскольку мать пожелала познакомить отца с новорождённой. С того дня Хуана будет жадно вслушиваться в лепет своей малышки, пытаясь в нём уловить загробные сообщения от мужа.
Короткий период душевного затишья, включая месяцы, прожитые в Торквемаде, стал для неё последним огрызком свободы, которую она вскоре потеряет навсегда. К этому времени относится не очень отчётливое на первый взгляд, но поразительное по сути своей признание, сделанное Хуаной в исповедальном разговоре с архиепископом Молинарским.
Вот что она сказала: «Мы оба виноваты с моим несчастным Филиппом. Мы слишком сильно прикасались друг к другу. Люди не должны касаться друг друга так сильно».
Видимо, предчувствуя необозримо долгую, одинокую неволю, она в последний раз приказала открыть гроб и напоследок нашептала мужу всё, что считала нужным.
В 1509 году заботливый регент Фердинанд упрячет свою тридцатилетнюю дочь Хуану в крепость Тордесильяс, где она, формально сохраняя за собой корону, проведёт взаперти всю оставшуюся жизнь – сорок шесть лет. Потасканный и залюбленный прах Филиппа наконец захоронят в Гранаде.
Через семь лет, когда не стало Фердинанда, навестить узницу приехал её старший сын Карлос вместе с сестрой Элеонорой. Он чуть не наступил на хлеб и сыр, оставленные стражей на каменном полу, словно корм для собаки, посмотрел в горькие беспомощные глаза родившей его женщины и, с облегчением выйдя наружу, на свежий воздух, сказал: «Я думаю, лучше сделать так, чтобы никто не мог её увидеть».
Его, стало быть, волновало – кто что увидит, а вид у матери был удручающе непрезентабельный.
Между прочим замечу, что этот славный отпрыск, будущий Карл Пятый, герцог Бургундии, король единой Испании, Балеарских островов, Сардинии, Сицилии, Неаполя, Нидерландов и прямо даже повелитель Священной Римской Империи, в пятьдесят пять лет махнёт рукой на всю прорву власти, отречётся и, сидя в пыльном уголке, будет до самой смерти с удовольствием копаться в часовых механизмах.