Там же. Стр. 287.
Рукой Толстого кто-то водил – у него нет ни слова неправды. Стива Облонский женился по огромной любви – «Мы смеялись, когда он к каждому слову прибавлял: „Долли – удивительная женщина“», по такой же, по какой удалось (не удалось отвертеться?) жениться тяжеловесному Левину. И даже по большей: Левин мечтал не о Кити – о семье, семью хотел как у Щербацких, Кити просто освободилась в нужное время, а так, сама по себе, не поразила его в самое сердце, как поразила гуляку Облонского юная Дарья Александровна.
Облонскому никакие семьи были не нужны – он просто не смог в тот момент представить себя и свою жизнь без Долли. Да и симпатичнее Долли, чем Кити, – не такая вздорная, жестокая, без апломба, непонятно почему выросшего после унижения. Про унижение знали только родные – только на родных ПРАВДИВАЯ Кити и отыгрывалась. Суженность брака Степан Аркадьевич осознал довольно скоро, а главное – совершенно ясно. Посчитать Долли с семьей умершими и выбрать чистое и теплое новое сожительство, по счастью, не читая трудов Розанова, – не пришло в голову.
Василий Розанов пишет много, он плодовит, а брак его – нам хорошо из охлажденной для удобства обработки статистикой снисходительности двадцать первого века без всяких кавычек называть его сожительство браком – все не получает закона, он и обрабатывает почву. Для себя, для вялой Варвары Дмитриевны, а еще для всяких легкомысленных, развратных, ну и просто запутавшихся – по недомыслию оступившихся, но требующих пересмотра законов, приведения их в бессмысленную кашеобразную сумятицу – субъектов. Мыслит глобально (в географическом смысле) – неладно все не только в Русском царстве, за морем также худо. Тут и мальчик, повесившийся от равнодушия (заботы, добросовестного воспитания, обеспечения всем необходимым) отца и учителей (мать сбежала неизвестно с кем и без любви – но в поисках, в надежде на любовь. Розанов называет ее «развратницей» – конечно, в кавычках).
Виновато, кто б сомневался, отсутствие развода – мальчик, правда, все равно бы повесился, но до поры повесившиеся дети Розанова в качестве повесившихся детей не интересуют. В его личной судьбе еще счет на них не пошел, а когда случится и это, Розанов будет уже и сам близок к смерти, а значит – конец философии. Умер оттого, что на эту тему не нашел бы и он, что такое написать.
Другой случай, из иностранной жизни, к тезису «католический брак умер» таков: муж жену сварил в «чане» и вроде бы даже и съел (во всяком случае, Розанов пишет: «телом ее полакомились» (РОЗАНОВ В.В. Семейный вопрос в России. Стр. 37), почему-то варил, – на дне чана нашли улики, по которым и дозналось, – в одежде и драгоценностях: сталь от женского корсета и бриллиант, крупный, из перстня, – варилось долго, перемешивалось с превосходящим необходимость усердием – раз уж и камень из оправы выбился. Мораль Розанова: вот этому бы мужу – да право развода! Правда, начинает описание ужасающего случая честным упоминанием, что и первая жена описываемой Синей Бороды также скончалась скоропостижно и при странных обстоятельствах. Любой криминалист самый средненький сразу бы сказал, что господин тот интересовался не разводами.