Она дилетант. Приблизительно, похоже, честно, неинтересно – она описывает разговоры Пастернака. Им веришь безоговорочно: так не придумаешь, и это так похоже на реальный пастернаковский разговор, как канва, аккуратно разложенная на живописной картине, которую готовят для копирования – в технике вышивания крестом. Он тем более не был заинтересован, не рассчитывал на то, что она донесет его облик потомкам. Ее записи очень аккуратны – как действительно донесения – и при их достаточной откровенности и подробности мало нам что рассказывают о Пастернаке. Может, именно этим она его и не оттолкнула – дилетантизмом. Возможно, ему уже стали в тягость ровни, и поиски тех, кто был бы ему вровень. Он отказался от поиска таких среди женщин – уж какая попалась, такая и попалась, – снизив себя по уровню женщины, он махнул рукой на поиск сердечного друга.
На большой даче круг тех, кого угощала обедами Зинаида Николаевна, не был обедами Пушкина с Мицкевичем или с Гоголем, или Толстого с Фетом. Пастернак дал уйти тем, кто был вокруг него в юности, – увы, он рано осиротел друзьями и ничего не ждал от общения. У него собирались вокруг стола приличные случаю едоки – и после он шел в другой дом, где пели «Стеньку Разина». Кто здесь был первичен? Он дал сидеть в своем доме основательной и вопрошающей Зое Масленниковой – потому что через час шел в такой же непритязательный, беспрофессиональный дом. Здесь была простенькая вежливость и корректность, там – простецкая теплота.
«Мы были вместе в театре еще один раз – последний, зимой последнего I960 года. В Москве тогда гастролировал Гамбургский театр Грюнгенса, и Б.Л. трогательно поделил свои выходы – на „Фауста“ он пошел с Зинаидой Николаевной и Леней, а на „Разбитый кувшин“ – с матерью и мной».
ЕМЕЛЬЯНОВА И.И. Легенды Потаповского переулка. Стр. 149.
Литература витала над всем домом Ивинских, над всеми домочадцами. Иру, правда, даже с рекомендательным письмом Пастернака не приняли на сценарный факультет ВГИКа – она сама с дерзкой откровенностью пишет, что «Надо сказать, что в 1955 году его имя опять очень много значило. <> отнеслись ко мне с повышенной внимательностью. Но увы, и данные мои, и познания оказались не на требуемой высоте» (Емельянова. 82). Да и то – при чем здесь слово «трогательный», зачем она его пишет? Что трогательного в этой ситуации? Оскорбительно для всех, и для всех ясно, в какой степени Ивинские-Емельяновы считали такой демарш все-таки уступкой в свой адрес и, не зная, как назвать такой знак внимания, чтобы и скрыть свое унизительное положение, и чтобы Борина жертва была для всех очевидна, с ходу придумали слово «трогательно».