Женя раньше пылинки в глазах Пастернака выжигала истериками, сейчас он хотел целую крупную женщину прилепить к себе и приглашал ее способствовать и радоваться. Она не могла этого понять (как она смогла это понять в конце жизни? она и не поняла, просто он ослабил путы и дал ей иллюзию) и была близка к безумию. Со сладкими трудами Пастернаку удалось добиться благосклонности Зинаиды Николаевны, а Женю отправили все-таки за границу.
Уже в Ирпене ему казалось невообразимым вернуться в Москву и там увидеть не новую жизнь, не второе рождение – а все старое. Женю надо было срочно куда-то деть. Поскольку связь его с ней была прочная, нерасторжимая, «невыдуманная», как он сам выражался, он не мог дать ей советский развод и стать снова свободным. Она куда-то должна была деться, в какие-то такие же недостижимые, невозвратные, небытийные края. Не к своей же родне, к братцу, который ловко их женил, нет; они были олицетворением житейского мира, он должен был отправить ее к своим родителям. Это они родили его, родили и все его проблемы, пусть заберут их назад, тем более туда, где они сейчас, – за границу, это точно уже не этот мир, в котором есть место только ему, Пастернаку, и Зинаиде Николаевне.
«Это странное письмо не на шутку взволновало <…> родителей <…>непонятные <… > слова о „счастье и спасении“, которые принесла бы ему поездка жены за границу. И недаром – в это время у Бориса Пастернака назревала семейная трагедия».
БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 503.
Семья составителя сборника переживала трагедию распада. Ленечке Пастернаку эта трагедия готовила триумф – рождение, приход в этот несовершенный мир.
Два лагеря – две правды. «Утверждение Н.Я. Мандельштам <> о том, что стих Мандельштама „Ночь на дворе, барская лжа…“ (неточность в цитировании: у Мандельштама это – два предложения, с точкой между ними – ну да ладно, если неточно цитируют и самого Пастернака в монографии о нем…) (конец марта 1931 г.) представляет собой „ответ“ на пастернаковские строки в стихотворении „Красавицамоя, вся стать…“ (начало марта 1931 г.) – безосновательно».
ФЛЕЙШМАН Л. Борис Пастернак и литературное движение 1930-х годов. Стр. 134.
Стихотворение это публикуется по рукописной записи Надежды Яковлевны, она с Мандельштамом к моменту его написания прожила больше десяти лет в редкой близости и вовлеченности, все его повседневные дела и впечатления знала как свои – они все были общими – и знала, что это – о Нейгаузе, о Пастернаке, о Зинаиде Николаевне.
Возможно, самому Осипу Эмильевичу Зинаида Николаевна казалась чрезмерно крупноватой дамой, Анне Ахматовой – такой, что от вида на нее Пастернаку переставало хотеться писать стихи, исследователю Пастернака Дмитрию Быкову – вызывающей стихи под стать себе, слишком прямолинейные и без извилин. Ну и в книге Флейшмана, вышедшей с посвящением Евгению Борисовичу Пастернаку и Елене Владимировне Пастернак, над мнением Надежды Мандельштам выносится академический приговор: безосновательно.