ПУНИН Н.Н. Мир светел любовью. Дневники, письма. Стр. 132.
Женя любила как не забывшая географию – но и романов начитавшаяся.
История Зинаиды Николаевны, вне всякого сомнения, зацементировала его страсть в неотплавляемую от него амальгаму «ее особой красоты <…>, ее крови, ее тайны, ее истории…».
БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 528.
Ольга Всеволодовна Ивинская тоже была дамочкой не без прошлого.
Мужчина, ждущий от женщины не чистого листа, желающий получить плотный клубок, распутывать его от нитей других сюжетов, перебирать пальцами узелки других мужчин – это такой тип, который не считает женщину человеком, равным себе. Для него женщина – не цельная и ровная половинка, с которой можно строить жизнь, а загадочный узор, забава с секретом, головоломка для решения на досуге; не ведро картошки, а устрицы во льду, да еще приправленные чем-то особенно тонким и неуловимым (очень важным для улавливания), баловство.
Пастернаку все давалось легко: хотел запутанных страстей, биографических богатств – пожалуйста, в начале тридцатых ему выбросили сюжет на двух «Докторов Живаго».
«Он note 5 человек очень противоречивый, хотя все улеглось именно к истекшей осени, у него все же бывают состоянья, когда он говорит Зине, что когда-нибудь в приступе такой тоски убьет ее и меня. И все же с нами встречается почти что через день, не только потому, что не может забыть ее, но не может расстаться и со мною. Последнее доходит до трогательных курьезов».
БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 557.
Пусть зина вернется на свое место
Весной Женю все-таки собрали, уговорили сфотографироваться. Евгения Владимировна почти всегда тонка и изысканна в письмах, ускользающе-миловидна на фотографиях, никаких округляющихся улыбкой подбородков, никакой крутолобости, никакой улыбки взахлеб, холод и сексапил, Грета Гарбо. Свояк Пастернака ненавидел ее, такую милую, и видел ее самые безоговорочные и разоружающие очарования – видел и отмечал ее улыбку. Называл – широкой, ничего не выражающей. Как он мог тогда ее разглядеть? Отказывающий женщине в прелести, как правило, находит взамен одному ему видимые недостатки. Этот увидел то, что видели и чем восхищались все, – и ненавидел это в ней, видел пустоту, в которую не хотел, чтобы проваливался Пастернак.
Пастернак с Зинаидой Николаевной и ее детьми заняли комнату на Волхонке, и вслед Жене полетели письма.
Страшно представить, что творилось в душе Евгении Владимировны, когда ее губы выговаривали: «Зина». По своей тихости ядоизливания самое сильное, что она могла придумать, было – «свое место». Ей хотелось бы указать Зине ее место. Поставить каждого, а тем более Зину – на свое место – желание любого обиженного. К сожалению, свое место было у Зины не очень-то захудалым. Как место оно было и не хуже положения Евгении Владимировны – жена Генриха Нейгауза на своем месте смотрелась неплохо. Можно возразить, что акцент Евгении Владимировны был на «вернется» – пусть вернется назад, уйдет отсюда, но фраза была такой, какой была: «пусть Зина вернется на свое место». Может, и правда жалобный беспомощный крик – но все равно с максимально возможным оскорбительным смыслом: а вдруг Зина окажется еще слабее и ранится?