– Если будешь слушаться и примерно учиться, тоже вырастешь героем, – пообещала воспитательница.
– И смогу совершить подвиг? – восторженно спросил Лукин.
– Обязательно, – ответила она.
На площадь вынесли еще один столик, и длинная колонна организованно распалась на две половинки. Лукин вместе со всеми прошел метров тридцать, пока не уперся в хвост новой очереди. Лоток с килькой остался позади, зато рядом появилось оцинкованное ведро с красными, пахнущими дождем яблоками.
– Не подскажете, что сегодня дают? – обратилась Вера Павловна к худой женщине, угощавшей людей фруктами.
Лукин удивился такому вопросу, ведь тетенька раздавала яблоки, да и что могли давать в четверг кроме яблок, трески и кильки? В пятницу будет кефир и рассыпчатый, как сухая земля, творог, а в субботу – огурцы и сладкий перловый пудинг. Припомнить, что будет в воскресенье, он не успел, поскольку женщина утерлась надетым поверх серой куртки фартуком и сказала:
– Не знаю. Должно, оперу. Ну да, раз я выходная, балета не будет… Точно, оперу, – добавила она, подумав.
– Сама Лапова, – благоговейно шепнула воспитательница, трогая Лукина за плечо. – Автограф попросить бы. Жалко, я карандаш не взяла.
Оранжевые дворники сгребли мусор в плетеную корзину и куда-то ее понесли. На площади не осталось никого, кроме двух лоточниц, двух раскладных столов и двух же очередей. В голове у Лукина все вертелось странное слово. Он не знал, что такое «опера», но догадывался: чтобы ее, «оперу», увидеть, нужно подойти к столику и получить бумажку, называемую билетом. Потом зайти в театр, и вот там, внутри, она и будет – «опера». Со свойственным детям примитивным рационализмом Лукин подумал, что «оперу» можно показать прямо на улице, тогда людям не придется томиться в длинной очереди, но он снова решил промолчать, поскольку уже привык, что над его советами только смеются.
Колонна продвинулась на метр или два и затопталась на месте, однако здесь скучать оказалось намного интересней: толстый дядька сдвинулся в сторону, и Лукин увидел театр. Вера Павловна сказала, что он большой, хотя Лукин это понял и без нее. Домище был таким огромным, что его поддерживали несколько белых столбов. Еще Лукин прикинул, что если снять с крыши чугунных лошадей, тогда и пару столбов можно будет убрать, но развить эту мысль он не успел, потому что перед театром поставили третий стол, и очередь пошла веселее.
Теперь Лукин каждые несколько секунд делал маленький шажок, который неизменно отвлекал его от раздумий, и всякий раз, переставляя ноги, он был вынужден начинать с одного и того же. Если лошадь весит сто килограммов, тогда две лошади весят двести, а три…