С каждым словом все тише становится голос Няни. Ведь ей тоже больно. И обидно. Да и простить она не может тех, кто принял это решение, заставившее отдать эту девушку. Почти девочку…
— Ты у нас краса такая — залюбуешься да вослед обернешься… Первая невеста на Островах. Тебе не во дворцах жить надобно… А на свободе… Среди любящих тебя людей. Рядом с мужем любимым… А не так, как придется… Не так, как тебя обрекли!
Старуха вдруг стала распаляться все больше и больше. Ее голос громом звенел среди гор и уносился в синие небеса. Только по морщинистым щекам текли слезы… Но понять ее можно было… Человеку. Кто по своей воле сунется в Империю, если только он не сумасшедший? Никто… Ведь это — смерть. Для человека.
— Знаю, Няня. Все знаю. Но неужели ты думаешь, что я еду по собственному желанию? С улыбкой на лице? Меня же не спросили. Да и выбора то как такового не было. Ни у меня, ни у моей семьи!
И такое отчаянье прозвучало в голосе, что впереди ехавшие обернулись. И такое отчаянье было написано на их лицах, что и не описать!
— Княженка…
— Ладушка…
Налетел ветер и бросил в лицо мужчинам цветные листья. Словно бы в насмешку… Но они этого даже и не заметили. Не до того им было. Слишком привыкли видеть свою госпожу веселой, храброй, сильной… Привыкли к улыбке, сияющей солнцем на лице и отражающейся в глазах. К проказам и забавам. К всяким различным историям. Разным, но всегда со счастливым концом. И вдруг ничего от этого не осталось. Как не было. Как украл кто-то, не оставив ничего. Ни счастья, ни улыбки.
Перед ними на тонконогой белогривой лошадке сидела усталая девушка, почти девочка. Грустная и смирившаяся с уготовленной участью. Просто потому, что сил не осталось. Потому, что все слезы были выплаканы еще на Северных островах. Потому что горло было сорвано в безудержном и отчаянном крике. Который слышало лишь серое море…
Ладу ценили и уважали на Северных островах. Любили. Оберегали и хранили. Называли Мудрой. Величайшая честь для дома Черного горностая. Ибо получить прозвище «Мудрая» может только тот, кто с миром напрямую говорит. Тот, на чей зов отзывается вечный бродяга Ветер. Кто плачет вместе с Дождем о погибших. К чьим рукам льнет дикий Огонь и не смеет обжечь. Кто умирает и возрождается год за годом с Землей-матерью.
И от этого только еще сильнее болело сердце. Еще сильнее рвалась душа туда, назад, где был родной и теплый дом. Где остались родители и братья с сестрами. Где жила ее память и любовь.
Но… нельзя. Права нет. И уже не будет.
— Не надо Род, Мир. Я еду туда потому, что так велит долг. Долг не перед семьей и собой, а людьми. Ведь мы не выстоим, если китсуне объявят нам войну. Поэтому из двух зол выбрана была меньшая. Я.