Позже, когда он изредка навещал ее в Киркхеймском аббатстве, она поняла, чего он ждет от нее. Теперь, словно по волшебству, он перестал видеть в ней ребенка, он любил ее по-прежнему, но теперь без устали говорил о ее будущем, умело и целеустремленно направляя ее в то русло, по которому ей предстояло плыть.
Анна помнила их последние дни вместе, когда она, сбежав от мужа, явилась в Лондон. Они ссорились, она была непокорна, у них были тайны друг от друга, копилось отчуждение. Она злилась на него и не была хорошей дочерью. Но тем не менее после их последней встречи – ах, могла ли она тогда думать, что это последняя! – они расстались друзьями и отец дал ей свое благословение.
От этих мыслей душу захлестывала горечь, слезы крупными горошинами катились из глаз. Словно каленым железом ее жгла мысль, что отец пал от руки Филипа. Монах-лекарь, приведший ее сюда, тоже твердил об этом, призывая весь ад на голову барона Майсгрейва. Но этого не могло быть, ибо Фил обещал ей помочь отцу. Он не мог сделать этого, и в то же время сделал.
– О, отец! – Анна заламывала руки. – Если твоя душа еще здесь, дай мне знак, что все это ложь! Не мучай меня, иначе всю оставшуюся жизнь я буду клясть себя за то, что вместо спасителя послала к тебе убийцу. Отец, пощади! Во мне его дитя, но я убью этого ребенка, семя человека, который погубил тебя!
Она билась грудью о камень стола, целовала мертвые руки отца, ничего не замечая вокруг, пока не застыла, глядя перед собой, не замечая течения времени.
Дверь скрипнула, раздались легкие шаги, и кто-то тронул ее за плечо.
– Синьора! Мадонна Анна! Ради Пресвятой Девы, помогите мне.
Анна медленно повернула голову. Лекарь ее отца, маленький, с всклокоченными черными волосами.
Он осекся, увидев ее распухшее лицо, мертвые глаза.
– Santa Dio! Донна, вы слышите меня? Вы меня узнаете?
Взгляд Анны стал осмысленнее.
– Синьор Маттео Клеричи?
Голос звучал хрипло, бесцветно.
– Si, si, мадонна! Вы вспомнили меня, la vi ringrazio[69]. О, мадонна, ваше высочество, помогите мне!
Он весь дрожал и путал английскую речь с итальянской.
– Меня убьют, синьора, непременно убьют. Purtroppo![70] Они казнят всех, а я неотлучно был при вашем батюшке. Они и меня поволокут на плаху. Замолвите за меня хоть словечко! Я просто лекарь, medico, мне дела нет, какая роза цветет в Англии. La prego di aiutarmi, donna Anna![71]
Анна почти не слушала его, глядя на прекрасное, умиротворенное лицо отца.
– Что это за запах? – спросила она внезапно.
Лекарь застыл.
– Cosa? Odore?[72]
Он все еще дрожал, но уже был близок к тому, чтобы взять себя в руки.