Переговоры Карганов на первый раз повел так успешно, что Паскевич справедливо мог считать татарские племена, кочевавшие на его пути, достаточно успокоенными, чтобы не опасаться со стороны их сильной помехи в движении к Нахичевани. Но случилось неожиданное обстоятельство, которое, казалось, опровергало эти надежды. Едва войска, 19 июня, стали на Гарни-чае, как в первую же ночь от шадлинского султана прискакал в лагерь нарочный с известием, что карапапахи вновь поднимаются на русских, что Гассан-хан, по их приглашению, прошел горами, от Алагеза на Гокчу, и Карганов вместе с грузинами взяты в плен.
Известие это оказалось, к счастью, преувеличенным. В горах, действительно, поднялась тревога, но ее распространили искусственно неблагонамеренные люди, чтобы запугать как Карганова, так и тех из татар, которые уже склонялись изменить персиянам. Карганов при этих обстоятельствах не потерял, однако, присутствия духа. Зная характер людей, с которыми ему приходилось иметь дело, он захватил одного из возмутителей, несмотря на то, что был окружен толпой его единомышленников, и жестоко избил его нагайкой. В то же время он наугад объявил народу, что русские идут на Гарни-чай и что нет таких теснин, которые они не прошли бы для обуздания непокорных. Ни сам Карганов, ни карапапахи вовсе не ожидали появления войск на пути к Нахичевани; но когда наутро узнали, что русские действительно на Гарни-чае, участь возмущения была решена: девятьсот семейств изъявили покорность, и сто пятьдесят карапапахских всадников спустились с гор, чтобы представиться Паскевичу. Между ними был и Мамед-ага, о привлечении которого на русскую сторону так много заботился главнокомандующий. Паскевич тут же поставил его векилем, то есть начальником кочевок,– и половина племени отложилась от непримиримого врага России, Наги-хана.
21 июня, когда все успокоилось и перед русскими войсками лежал открытый путь, корпус двинулся наконец от Гарни-чая далее к Нахичевани. Переход этот оказался, тем не менее, сопряженным со страшными трудностями. Приходилось идти низменной долиной Аракса, отличающейся знойно-удушливым климатом. От Гарни-чая до Нахичевани всего семьдесят две версты; но это пространство по песчаным степям, в стране, превращенной в пустыню, под палящим солнцем, когда температура доходила до сорока трех градусов, при совершенном отсутствии воды и подножного корма – войска едва прошли в шесть дней. Ужасный, притом непривычный для русских климат отзывался не только на людях, но и на животных. Волы едва передвигали ноги, а лошади прекрасной уланской дивизии, воспитанные в конюшнях военных поселений, скоро пришли в такое изнурение, что почти не годились для борьбы с живой персидской конницей. Глядя на эти полки, очевидцы припоминали теперь, какие насмешки и шутки сыпались на головы кавказских драгун, когда красивые уланы, в невиданной дотоле пестрой одежде, на рослых и прекрасных конях, впервые появились из России на улицах Тифлиса. Каким ничтожным и мизерным казался в то время строй нижегородцев, сидевших на маленьких азиатских конях, круглый год ходивших на пастбищах по Алазани; но то были добрые степные кони, способные выносить все трудности походного быта, и их стремительным атакам Паскевич был обязан впоследствии славой Джеванбулахской победы.