Когда княжна пришла в себя… будто ничего и не было. Она лежала в своей светлой чистой опочивальне, возле кровати в богатой напольной вазе стоял букет из павлиньих перьев, в полукруглое большое окно вливались потоки солнечного света. Светорада чувствовала прикосновение чистых шелковых покрывал, свежесть вымытого тела. Ее волосы еще не успели высохнуть, от чистой сорочки слегка пахло лавандой. Было такое ощущение, что она и не переживала прошлого кошмара, словно все ей приснилось.
Светорада приподнялась, взглянула на сладко спавшего рядом Александра. Он был прекрасен во сне: спокойный рот, тихое дыхание, свежее расслабленное тело. Сон снял с этого красивого лица налет столь часто проступавшей порочности, черты его разгладились, он выглядел умиротворенным, спокойным. Голова была повернута набок, черные ресницы длинным веером ложились на щеки, сильная рука была откинута за голову, на ключице поблескивал сбившийся в сторону маленький крестик.
Светорада смотрела на него, пока образ этого отдыхающего божества не растворился в пелене выступивших на глаза слез. Она оплакивала свое грехопадение, свой разврат, но больше всего горевала о прошедшей любви, оттого что ее надеждам на счастье не суждено было сбыться. Она опять казалась себе одинокой и неприкаянной, ее душа металась и никак не могла найти себе пристанище, в ней поселились пустота и боль…
Светорада так разрыдалась, что разбудила Александра. Еще ничего не понимая, он привлек ее к себе, но она вырвалась.
– Тебе не противно прикасаться ко мне? Я вся в скверне!
Он сонно потер глаза. Сказал совсем буднично:
– Да нет же, нас вымыли. Все в порядке.
Но Светорада не могла успокоиться, постоянно твердила, как он мог подбить ее на такое, как он мог отдать ее этим…
– Дикие печенеги и то лучше ромеев!.. – в сердцах воскликнула она.
Эти слова возмутили кесаря. Он откинулся на подушки, стал сухо говорить, что Ксантия не имеет права сравнивать их с варварами, что здесь это не грех, а особое утонченное развлечение, какое возможно только для высших, свободных от предрассудков существ, которым позволено куда больше, чем простым смертным. Надо просто избавиться от ханжества. Ибо те, о ком молится целая империя, не подвластны греху.
Светораду поразило его мнение. Александр и впрямь считал себя божеством. Но он же был человеком!..
– Александр, разве ты не понимаешь… Я – и все эти мерзкие мужчины… Если Господь внемлет нашим с тобой мольбам и у меня появится ребенок, мы даже не будем знать, чей он!..
Ей хотелось уязвить его, заставить усомниться в своей правоте сверхчеловека. Но Александр только хмыкнул. Откинулся на подушки и захохотал. Смеялся долго и как– то зло. А потом вдруг процитировал из Экклезиаста: