Вцепившись медведю в ухо, висели две шавки, раскачиваясь наподобие громадной серьги.
Выстрел. Медведь взревел, вскинулся…
И упал.
…Холдо выключил телевизор.
Мне нужна свора, подумал он. Если я собираюсь охотиться на крупного зверя – а Клаус-Расул зверь очень крупный и очень опасный – мне нужен десяток злобных псов, готовых вцепиться медведю в уши…
И, кажется, я знаю, где этих псов искать.
– С вас пятьдесят рублей, – сказала девушка с ножницами. Поправила волосы тем особым, женским движением. – Ой, спасибо. Ваша сдача… Я чем-нибудь еще могу вам помочь?
Я ей нравлюсь, отрешенно подумал Холдо.
– Да, – сказал он. – Помогите, пожалуйста. Где тут можно сделать татуировку?
– Какую?
«Какую татуировку?» – эхом отозвался Антон. Тревога в его голосе сменилась паникой. «НЕ СМЕЙ ТРОГАТЬ МОЮ КОЖУ, ПАРШИВЫЙ УБЛЮДОК!»
– Кельтский крест. Скрещенные топоры в лавровом венке. Может быть, двойные молнии или свастику…
– Вы – фашист? – ее ужас был почти смешным. – Это же… это…
– Я не хочу быть белым кули в собственной стране.
НЕСМЕЙТРОГАТЬМОЮКОЖУПРОКЛЯТЫЙНАЦИ!
Пожалуйстапожалуйстанеделайэтогонетпрошутебянет
Он не знал, на какой день снежная пустыня легла в подножие гор, но ему было уже все равно. Появились ели в толстых белых шапках, оголенные стволы сосен, покрытые инеем ветви. Небо было пронзительно синим, снег ослеплял. Маршал шел. Карабкался через выступы горной породы и каким-то чудом определял правильное направление. Каждый раз он боялся, что, миновав следующий камень, потеряет след, и все окажется напрасным…
Маршал шел.
Пока ему везло.
Погода была ясной и безветренной, беглец же берег лошадь и шел в обход неудобных каменных выступов. Маршал карабкался напрямик. Ему некого было беречь или жалеть. Ни лошади, ни припасов. От него самого осталось не так уж много. Каждый шаг давался с трудом, обмороженные пальцы…
Впрочем, о пальцах можно было забыть.
В ход пошла левая ладонь.
Кажется, он в кого-то стрелял, затем что-то ел, а потом еще оставался на ночь в теплом брюхе. Вонь от внутренностей страшная. Но было тепло. Тепло расслабляло, в отличие от ярости. Кружилась голова. Болела несуществующая уже левая рука, на повязках выступила кровь. Тепло расслабляло, подтачивало холод настоящих слов. Долг – очень холодное слово. Очень и очень. Честь. Совершенно ледяное. Усилие, которое он затратил на то, чтобы выбраться из остывающего брюха (олень, это наверняка был олень), едва не заставило его расстаться с жизнью. Но…
Он шел.
Осталось всего пять патронов, маршал знал, что перезарядить винчестер больше не удастся. Он не мог рисковать боевой рукой, хватаясь за обжигающий металл без нужды. Указательный палец еще двигался, двигался и большой, хотя и с трудом. На кончике указательного появилось небольшое пятно обморожения, средний палец был в порядке. На безымянном уцелело две фаланги… Мизинцу пришел конец. Невелика потеря.