— С тех пор, как мы познакомились, у меня внутри словно включился мотор: «Она должна быть моей, должна быть моей, должна быть моей». — Слова постукивали, как бешено работающий двигатель. — День за днем, год за годом я был сосредоточен на одном — я пытался сделать так, чтобы Уинтер меня полюбила. Когда я был в Реджайне, в учебке, я иногда летал в Оттаву, — это мне стоило колоссальных денег, — просто чтобы побыть с ней один день. Хотя бы один день. И еще — письма. Я писал эти бесконечные письма, где говорил ей, как сильно ее люблю. Я даже стал читать медицинские книги, потому что она изучала медицину. Можете вы себе это представить?
— Послушайте, капрал Симмонс, для меня не новость, что вы домогались любви доктора Кейтс. Это было ясно уже по тем сообщениям, которые вы оставляли у нее на автоответчике.
— Вы знаете, на что это было похоже? — Симмонс взглянул на нее, и Делорм поняла, что ответа он не ждет. — Все эти десять лет мотор работал на пределе. Больше десяти лет. И знаете что? Теперь это кончилось. Да, я чувствую опустошение, потому что Уинтер больше нет. Но при этом с моих плеч словно сняли огромную тяжесть. Мне больше не нужно предпринимать какие-то усилия. Все кончилось. Я больше ничего не могу с этим поделать, я больше не должен ее завоевывать, так что, странно сказать, в каком-то смысле это даже облегчение.
— Очень мило с вашей стороны, — откликнулась Делорм. — Уверена, что доктору Кейтс было бы приятнее умирать, если бы она знала, какое облегчение она вам этим доставит. Вероятно, она бы даже постаралась сделать это раньше.
— Вы не можете меня подозревать, детектив. Я с вами сейчас откровеннее, чем было бы большинство людей на моем месте.
— Безусловно. Ваша откровенность, она меня очень впечатляет. И потом, вы ведь смотрели хоккей в тот вечер, когда она была убита, верно? Так вы сказали.
— Да, я так сказал. И это правда.
— Почему же тогда ваш «джип-рэнглер», номер «ПАЛ 474», был замечен у Норстаунского торгового центра в Алгонкин-Бей поздно вечером в понедельник, незадолго до того, как была убита доктор Кейтс?
Симмонс опустил чашку на стол — так медленно, что она не издала ни звука. В лице у него не осталось ни кровинки. Потом он наклонился вперед и снова спрятал лицо в ладонях.
— Адвокатам будет очень трудно опираться на эту вашу так называемую откровенность, капрал Симмонс. Вы говорили, что во время убийства Уинтер вы находились здесь. Но на самом деле вы были в Алгонкин-Бей.
— Боже, — пробормотал Симмонс, не отводя ладоней от лица. — Боже милосердный.