В комнате шумели, громко разговаривали, курили. Явился Тюльпанов. Он успел убедиться, что фонограф оборвал запись на самом интересном месте, был взбешен, энергично тряс спящего, гудел ему в ухо, что необходимо срочно составить подробный отчет об эксперименте, «оттуда» уже звонили, «там» ждут. Валя не реагировал. Он проснулся ровно через два часа, умылся, выпил чаю, съел ржаной сухарь и отправился навестить больного.
Линицкий лежал в отдельной палате. С ним сидели Михаил Владимирович и Бокий.
— О, наконец! — возбужденно воскликнул Бокий. — Ты то нам и нужен, кроме тебя никто не разрешит наш спор.
Валя с порога почувствовал, что атмосфера накалена необычайно, и удивился. Он надеялся, что профессору и чекисту хватит ума не обсуждать то, что произошло в операционной. Оказывается, нет. У обоих эмоции взяли вверх над здравым смыслом и элементарной осторожностью.
— Глеб Иванович, да поймите вы, я с вами не спорю, — профессор устало вздохнул, — у вас своя точка зрения, у меня своя. В конце концов, это вопрос веры и личного выбора.
Бокий был возбужден, на скулах выступил лихорадочный румянец, глаза сверкали. Свешников, наоборот, совсем сник, говорил тихо, вяло, сидел, сгорбившись по стариковски.
— При чем здесь вера? — Бокий встал и принялся ходить по тесной палате. — Валя, объясни, пожалуйста, Михаилу Владимировичу, что под гипнозом из глубины подсознания могут всплывать вовсе не реальные воспоминания, а детские фантазии, сны, сказочные образы.
Валя сел на край койки, взглянул на Линицкого. Тот помотал головой на подушке и прошептал:
— Расскажи, что со мной было. Я ничего не помню, не понимаю, о чем они говорят.
— Они, вероятно, обсуждают твой странный лепет под гипнозом. Разговор совершенно бессмысленный. Бред, он и есть бред. Что же обсуждать?
Бокий остановился напротив Вали, посмотрел на него пристально сверху.
— Ты не слышал нашего разговора, ты только вошел.
— Хорошо, — кивнул Валя, — я готов выслушать.
— Профессор тут высказал совершенно абсурдную идею, будто Линицкий когда то подвергался гипнотическому внушению, — Бокий жестко усмехнулся. — Профессор считает, что в одной из своих прошлых жизней Слава состоял в таинственном ордене тамплиеров.
— Глеб Иванович, да бог с вами, — от изумления профессор даже взбодрился, повысил голос. — Ничего подобного, ни о каких прошлых жизнях я не говорил!
— Минуточку! Разве не вы изволили заметить, что тамплиеры приносили клятву Бафомету?
— Ну да. Я просто вспомнил, откуда знаю это слово. Я читал в одном историческом исследовании, что тамплиеров обвиняли в идолопоклонстве и главным их идолом будто бы являлся этот самый Бафомет, который символизировал отрубленную голову Иоанна Крестителя. Ему они клялись в верности во время своих тайных ритуалов. Однако все это недостоверно, поскольку признания такого рода были отчасти выбиты под пыткой, отчасти сочинены королем Филиппом Красивым, главным гонителем ордена. Но о прошлых жизнях я не сказал ничего!