– Да, да! – стонала служанка, одурманенная вином и бурными ласками Окша.
– Хотя я что-то не понимаю… – Он продолжал нести околесицу. – Ведь раньше ты презирала мужчин… Хвалилась девственностью… Что-то я этой девственности не заметил… Девственницы так задом не подмахивают…
– Это только ради тебя! – лепетала служанка, захлебывавшаяся попеременно то вином, то слезами, то семенем Окша. – Любимый! Обожаемый! Для тебя я согласна на все! Делай со мной что хочешь! Я твоя! Я выполню любое твое желание!
– Неужели? – пьяно удивился Окш. – И даже утопишься?
– Утоплюсь! – горячо заверила его служанка. – Хоть сейчас! Только прикажи!
– Приказываю. – Окш отвалился в сторону, выпуская девушку из-под себя. – Но если все же не утопишься, на обратном пути не забудь прихватить вина.
Служанка как была нагишом, так и выскочила из каюты, а спустя несколько мгновений слева по борту раздался глухой всплеск. Однако Окш уже ничего слышать не мог. Он крепко спал, положив ноги на подушку и свесив голову с края кровати.
Волны одна за другой плавно приподнимали лодку, и якорная цепь со скрипом терлась о клюз…
Хотя Окш выпил куда больше, чем все остальные члены экипажа вместе взятые, проснулся он самым первым. (Абсолютно трезвого повара, всю ночь просидевшего на своем сундучке и даже не сомкнувшего глаз, в расчет можно было не принимать.)
Некоторое время он с болезненным недоумением взирал на царивший в каюте разгром, апогеем которого, фигурально говоря, была нижняя сорочка служанки, повисшая на светильнике и заполоскавшаяся на сквозняке сразу после того, как Окш настежь распахнул все иллюминаторы. Потом, оскальзываясь на неизвестно чьей блевотине, он выбрался на палубу.
Сейчас Окш не помнил ничего, что случилось после первой выпитой рюмки, зато в сознании вновь всплыли все события предыдущего дня, и он застонал – тяжко, мучительно, словно попавший в западню зверь.
Да разве так можно? Он, пьяный, без штанов, держась одной рукой за какую-то снасть, а другой – за перетруженный детородный орган, стоит на шаткой палубе, а Рагна, мертвая, одинокая, валяется на сыром песке, и чужие грубые мужики пинают ее ногами. (Почему-то Окш был уверен, что ее так и не похоронили.) Какой стыд, какой позор!
Чтобы разбудить механика или рулевого, потребовалось бы как минимум вмешательство опытного знахаря, от мальчишки-камердинера толку было мало, поэтому пришлось обратиться за помощью к повару.
– Ты якорь выбирать умеешь? – спросил у него Окш.
– Умею, – повар, ожидавший очередной взбучки, сразу насторожился.
– Ну так вот и займись… К берегу сейчас поплывем… А эта… которая простынями распоряжалась… где она?