Она в упор посмотрела на него; он стал совсем как первобытный человек; она поняла, что дальше уговаривать его бесполезно.
Джи встала и отошла к окну со слезами на глазах; она не могла бы в точности объяснить, что она чувствует, но ей было очень тяжело.
Потом она повернула голову и еще раз взглянула на Тони. Вся его осанка атлета исчезла; весь он, как и ум его, огрубел, съежился. Он производил такое впечатление, как будто на него был наложен слой какого-то вещества, сквозь которое прежние его черты едва просвечивали; он не был толст, но весь обрюзг, лицо его загорело, глаза были воспалены от постоянного пребывания на солнце, руки стали толще, и видно было, что он ими не занимается.
Платье его имело какой-то фантастический вид. «Это бы еще ничего, – думала Джи, – платье можно сменить, а вот остальное! Ведь теперь мне здесь больше нечего оставаться. Но как же дети, как Рекс – с таким отцом…»
Она беспомощно сжала свои руки; в первый раз в жизни она почувствовала на своих плечах тяжесть своих лет. Она опять повернулась к Тони.
– Антоний! – воскликнула она почти с отчаянием.
Что, Джи, дорогая?
– Что же ты намерен делать?
– Что делать?
– Ну да, ведь теперь ты дома; на тебе будет лежать обязанность воспитывать детей.
– Да, мне кажется, с ними благополучно. Я заметил правую ногу мальчика. Странно. Какая жалость.
Она засмеялась, но ей хотелось плакать; ей вспомнились все их бесконечные паломничества от одного врача к другому.
– Да, – сказала она, – но зато у Доры нет никаких недостатков.
– Хорошо. Надо мне повидать ее. Да.
– Я сейчас позвоню, чтобы ее позвали.
Пока ходили за Дорой, они не нарушали молчания.
Дора вошла быстрыми шагами и тотчас же увидела Рексфорда; она постояла секунду, глядя на него, потом стрелой бросилась к нему с широко раскрытыми глазами и полуоткрытым ртом. Она влезла на него, цепляясь за его одежду, и впилась в него глазами:
– Вы возвратились. О, это божественно! Джи, не правда ли, как хорошо? О Тони, разве вы не рады меня видеть? Нет, нет, я знаю, что вы должны быть рады. Тони, я люблю вас!
Безжизненное лицо Тони дрогнуло; он улыбнулся.
– Поцелуйте меня поскорее – крепко! – командовала Дора.
Она потерлась своей щекой об его щеку.
– Какой же вы стали колючий! Это потому, что вы были за границей. Это вы там так обросли… Тони, я катаюсь верхом, ведь правда, Джи? И я могу говорить по-французски. О, я люблю вас, милый, дорогой!
Джи оставила их вдвоем; ей было обидно за Рекса. Выходя, она услыхала смех Тони, похожий на дикий рев. Никто не мог вызвать его улыбки, а Дора сумела заставить его хохотать; в скором времени они вышли и направились в парк.