Была минута, когда ему представилось, что он держит в своих руках Пана и сжимает ему горло; как раз в этот миг он увидел себя в зеркале и понял, что обратился в дикаря.
С самой смерти Франчески весь его интерес к женщинам сосредоточился на Доре; он чувствовал ее исключительно своей, и, даже когда родился Рекс, он понял, что никакой ребенок никогда ему ее не заменит.
Смерть Франчески еще более связала его с ней, еще более усилила его привязанность, и, может быть, потому, что она была осуществлением его желания, воплощением его мечты, он считал ее более своей, чем своего родного сына.
И вдруг она, такая чистая, такая прекрасная, будет замарана, загублена Паном – человеком, которого он презирает и имеет основание презирать. Вся старая ненависть вспыхнула в нем с новой силой.
Он встал со своего глубокого кресла и с трудом дошел до окна. Как раз в это время Пан и Дора возвращались с прогулки. Он увидал их, позвонил и приказал позвать к себе Гревиля, как только он вернется.
Пан вошел легкой походкой, наружно совершенно спокойный, хотя в душе у него и были некоторые опасения.
– Я видел вас на поле, – сразу сказал ему Тони. Пан не отвечал; он старался найти для себя выход, но ничего не мог придумать.
Тони толкнул ногой полено в камине, повернулся и посмотрел на него в упор.
– Тебя вызовут в город, чтобы ехать в Париж, – сказал он хриплым голосом, – я думаю, ты получишь телеграмму завтра утром.
– Милый друг, – пробормотал Пан, открывая портсигар и доставая оттуда папиросу.
Тони чувствовал камень на своей груди.
– Ну что? – сурово спросил он. Пан позволил себе улыбнуться.
– Я не влюблен в Гарстпойнт, – спокойно сказал он, – но мне обидно, чтобы меня выгнали отсюда. И Париж слишком шумен под Новый год. Кроме того, – добавил он, старательно изучая взглядом лицо Тони, – что бы ты ни делал, дорогой Тони, исход всей этой истории все-таки зависит от меня.
Он увидел, как Тони сжимал и разжимал кулаки, и подумал с презрительной усмешкой: «Что грубая сила может поделать против ловкости!»
– И почему бы Доре не любить меня? – спросил он спокойно. – Я могу получить свободу…
Тони шагнул к нему и остановился…
– Любить тебя? – повторил он как эхо. – И ты еще спрашиваешь, зная, что я знаю все?
Он покачал головою, как будто старался отделаться от боли, потом отвернулся и долго смотрел в окно на скованную зимою землю.
Он сознавал свою беспомощность, и это бесило его. Он понимал, что решение действительно зависит от Пана, и, если он не согласится оставить Дору, ничем нельзя его к тому принудить.
Он снова повернулся к брату.