– Нет, останься. – Голос, бестелесный и как бы даже потусторонний, исходил откуда-то сверху. – Лучше будет, если ты станешь свидетелем нашей беседы.
Вполне вероятно, что легендарный подвижник и страстотерпец Серапион действительно предпочитал проводить время на верхушке столпа, а не в трапезной или в опочивальне, что нередко ставилось в упрек его предшественнику, Трифону Прозорливому (по слухам, покойный игумен был хоть и косноязычен, зато громко чавкал, расправляясь со жратвой, и еще громче сопел, навалившись на бабу). Как бы то ни было, а какая-то вертикальная конструкция в центре зала угадывалась.
– Мое почтение, отец игумен. – Кузьма отвесил вежливый полупоклон. – Можно тебя так называть?
– Годами я тебе скорее брат, а отцом меня величают только члены общины, – прозвучало из мрака. – Тебе вовсе не обязательно следовать их примеру.
– Тогда пусть будет брат, – кивнул Кузьма. – Меня это вполне устраивает.
– А ведь я тебя примерно так и представлял, Кузьма Индикоплав. – Ровный голос игумена не позволял понять, что это: комплимент или осуждение.
– Какой уж есть, – развел руками Кузьма. – Сам знаю, что на Иосифа Прекрасного не похож.
– Я говорю не о телесном облике, а о нраве.
– И каким же тебе, брат игумен, показался мой нрав?
– Дерзким, скрытным, независимым. Ты, как говорится, себе на уме.
– И это все тебе сверху видно? – Кузьма изобразил восторг, смешанный с недоверием. – Надо же!
– Не только это, но и многое другое. Недаром же я поставлен пастырем над общиной святокатакомбной церкви… Еще я вижу, что с тобой надо держать ухо востро. Особенно в важных делах.
– Я важных дел отродясь ни с кем не заводил. Так, по мелочам… Добыть что-нибудь, весточку передать по назначению, гонцов до нужного места проводить.
– Не скромничай, брат. Числятся за тобой подвиги и посерьезней. Нанимали тебя для тайных дел, и не однажды.
– Пустыми слухами питаешься. – Разговор заходил в область, которой Кузьма очень не хотел касаться. – Я ничем дурным не занимаюсь. Мог бы побожиться, да ты все равно не поверишь. Да и ради чего рисковать? Мне ведь других богатств, кроме сухой лепешки и кружки водяры, не надо.
– Но ведь посылали тебя за Грань. – Голос игумена был по-прежнему подчеркнуто безучастен.
– Кто посылал? – У Кузьмы еще оставалась надежда, что его просто берут на пушку.
– Хотя бы та гнусь сатанинская, которую иные называют темнушниками. Или не было такого?
– Если что и было, брат игумен, то совсем не так, как ты это себе представляешь. – Сейчас нужно было обдумывать каждое слово, удерживаясь и от заведомой лжи, и от явных фактов. – Я ведь повсюду шляюсь. И с разными людьми разговоры веду, вот как с тобой сейчас. Про Грань у меня многие интересовались. Не только одни темнушники.