– Что-то я не пойму, о каких объедках идет речь? – Темняк обернулся к Дряку. – Ведь «хозяйской жвачки» хватает повсюду.
– Кто же позволит чужаку без спроса кормиться на его улице, – похоже, что вопрос Темняка немало позабавил Дряка.
– Вот, вот, – невесело вздохнул Темняк. – Я ещё раз убеждаюсь, что причиной голода является не скудность, а бессердечие.
– Пусть он не прибедняется! – Дряк из-за спины погрозил Чвирю кулаком. – Много за ним грешков водится. И наводчиком у Воров состоял, и сам поворовывал.
– Так это когда было! – воскликнул Чвирь. – Теперь здоровье не позволяет.
– Иди лечись. Отпускаем тебя… – Темняк наконец-то вынес свой приговор. – Лохша Жрачку знаешь?
– Кто же Лохша не знает!
– Скажешь, чтобы раз в день подкармливал тебя. За мой счёт.
– Вот это удружил! Век не забуду! А знакомых Киселей у тебя нет?
– Есть. Но они не про твою честь. Иди гуляй, пока мы не передумали.
Когда Чвирь, счастливый не столько фактом своего освобождения, сколько возможностью впредь обжираться на дармовщину, поспешно скрылся, Темняк спросил у Дряка:
– Что ты можешь сказать по поводу этого Тыра Свечи?
– Сейчас в Остроге проживает три человека с таким именем. Один едва только научился ходить. У другого нет руки по самое плечо. Третий слишком дряхл.
– Ты всех их видел сам?
– Да.
– Значит, надо искать четвертого Тыра.
– Где, на том свете?
– Везде, где будет нужно. Но искать – это не значит бегать высунув язык по всему Острогу. Просто держи нужного тебе человека на заметке. А он сам где-нибудь объявится. Обязательно объявится.
Темняк всегда вставал рано (некоторые даже полагали, что он вообще никогда не спит), но на сей раз Бадюг разбудил его, что называется, ни свет ни заря.
Хотя после страданий, пережитых на Бойле, и близкого знакомства с Годзей Бадюг уже ничего не боялся и ничему не удивлялся, сейчас он выглядел как человек, чудом спасшийся из адской печи.
– Там, – только и смог выговорить он, но в этом коротеньком словце было столько чувства, что Темняк выскочил на улицу едва ли в чём мать родила (хотя парочку любимых спиралей прихватить не забыл).
По пути Бадюг сумел овладеть собой и кое-как изложил суть происшествия.
Утром он, как всегда, вывел Годзю на прогулку, естественно, совмещенную с кормежкой. Столь ранний час, с одной стороны, позволял чересчур мнительному ящеру обделывать свои делишки безо всяких помех, а с другой стороны, не вводил острожан в грех злопыхательства.
Годзя по своему обыкновению действовал, как бульдозер – выворачивал на поверхность огромный пласт мусора, а потом выбирал из него всё, что считал удобоваримым (в этом смысле его возможности были почти безграничны). Если бы в мусоре случайно оказался мертвец, то Годзя, наверное, без зазрения совести слопал и его.