Щенок тихо заскулил, между ладонями Агапкина полилась тонкая прозрачная струйка.
- Ну вот, на меня уже и пописали, как раз на новые нарядные штаны, - сказал старик, - маме купишь другого щенка, эта шпана будет жить здесь.
- Как назовешь его? - спросил Кольт.
- Я бы, конечно, назвал его Адамом. Но он не совсем пудель и вовсе не Адам. Боюсь, он все таки Ева.
- Как?! - воскликнул Савельев. - Не может быть!
- Девочка клялась, что он кобелек, - Соня всплеснула руками. - Простите, Федор Федорович, все не так! Я виновата. Мы заберем его… то есть ее. Купим вам настоящего пуделя, через клуб собаководства, с родословной, со всеми справками и регалиями.
- Соня, прекрати! - сердито крикнул Агапкин. - Что ты несешь? Какие регалии? Лучше дай мне салфетку. У меня коленка мокрая.
- Значит, Ева? - спросил Кольт.
Он докурил, подошел наконец к старику, осторожно, одним пальцем, почесал щенка за ухом.
- Нет. Пожалуй, нет. Ева - блондинка, нежная, романтическая, - Федор Федорович поднял щенка к лицу, пытаясь сквозь слои шерсти разглядеть глаза. - Эту шпану зовут Мнемозина.
- Странное имя. Слишком длинное и пафосное для такой крохи, - заметил Кольт.
- Мнемозина, - упрямо повторил старик, - греческая богиня памяти.
Москва, 1922
Собственного жилья Федор не имел. С лета 1918 года он обитал в кремлевской квартире Ленина, в каморке для слуг. Была еще комната в Горках, во флигеле. Когда вождь отпускал его, он ночевал на Второй Тверской, у профессора Свешникова. Чувство дома возникало только там, нигде больше.
Бокий распорядился, чтобы Федору выделили хорошую комнату в общежитии сотрудников ВЧК в Лубянском проезде. Федор не отказался от комнаты, но все никак не мог в ней обосноваться. Она стояла пустая, тихая, враждебная. Ничего, кроме железной кровати, венского стула и умывальника в углу. Изредка он оставался там на ночь, но всякий раз ему снились немыслимые кошмары, он просыпался разбитый, с головной болью.
- На Лубянке спать нельзя, - сказал как то товарищ Гречко Дельфийский, - там пролито много крови и ночами кружат неприкаянные души умерших насильственной смертью. В римской мифологии они называются лярвы. Они насылают на спящих безумие. Овидием описан древний обряд защиты от лярв. Нужно встать ночью, трижды омыть руки, набрать в рот черных бобов, потом выплевывать по одному и кидать через плечо, произнося особые заклинания.
Федор, Михаил Владимирович, Таня слушали, иронически улыбались. Бокий смеялся от души, говорил, что теперь непременно выдвинет на очередном заседании вопрос о черных бобах и убедит Дзержинского ежемесячно выдавать по горсточке каждому сотруднику, с распечатанной инструкцией к применению и текстом заклинаний.