— Меня босс отправил сюда торговать, — сообщил я, стараясь перевести взгляд с зубов на мостовую.
— А я не спрашиваю, кто тебя куда отправил, — возразил парень, сокрушенно покачав головой. — Я спрашиваю, разрешение у тебя есть?
Я тщетно говорил себе, что нет причин для паники. Струхнуть немножко можно, это да. Забеспокоиться, насторожиться, встревожиться — безусловно. Но я вдруг почувствовал себя десятилетним мальчишкой, которого злобный сосед застукал у себя во дворе или отец друга застал играющим со своими недешевыми электроинструментами.
— А что, для этого нужно разрешение?
Парень в пикапе пристально на меня посмотрел. Его верхняя губа изогнулась не то грозно, не то удивленно.
— Я тебе задал вопрос, гаденыш. Ты что, тупой?
Я помотал головой, одновременно отвечая этим жестом на вопрос и выражая недоверие.
— Нет у меня разрешения, — ответил я.
Я снова хотел отвести глаза, но не смог противиться взгляду незнакомца. И тогда этот белый голодранец, как таких называют по старой памяти у нас на юге, широко оскалившись в кривозубой ухмылке, заявил:
— Выходит, тебе крупно повезло, что разрешения не нужно, а?
Прошла минута, прежде чем до меня дошло, что он хочет сказать, и тогда я смог выдавить из себя нервный смешок:
— Да, это точно.
— А теперь слушай сюда. Не лезь, куда не надо. Знаешь, что тут бывает с бузотерами?
— Что-то такое, после чего их родная мама не узнает? — Я попытался сдержаться и не высказывать эту идею вслух, но, несмотря на страх, все же не смог заткнуть себе глотку и слова вырвались сами собой. Но что ж поделаешь, всякое бывает.
Голодранец сощурился, и его темные глаза над длинным носом сузились в щелочки:
— Что, умничать собрался?
Дурацкий вопрос! Как еще можно трактовать мои слова — умничанье чистой воды! Но этим соображением я решил с голодранцем не делиться.
Когда у людей от страха возникает во рту металлический привкус, они обычно определяют его как вкус меди. Так вот, в этот момент я ощутил вкус меди.
— Да это я так, шучу просто, — с трудом выдавил я, пытаясь изобразить спокойствие и любезность.
— Ладно, без разницы. Интересно, что может делать в этих краях умник вроде тебя? Что тебе в колледже своем не сидится?
— Так я и пытаюсь денег на колледж заработать, — объяснил я в надежде, что мое рвение произведет впечатление. Однако не тут-то было.
— Ну, студент, ты и штучка. Как думаешь, может, мне вылезти да надрать тебе задницу?
Я не нашел достойного ответа на этот вопрос. Бобби, наверное, утерся бы спокойно, а потом отпустил бы какую-нибудь незамысловатую шутку, чтобы расположить парня к себе. А там глядишь — и они бы уже оба хохотали, как закадычные друзья. Не то что я. Мне приходило в голову только распластаться в грязи или вообразить своего двойника, живущего в другой вселенной, эдакого бойкого Лема, который подошел бы к открытому окну машины и накостылял бы этому голодранцу так, чтобы у того нос сломался и чтобы его идиотская прическа вся слиплась от крови. В реальности же Лем ничего такого никогда не делал, но мне все казалось, что если я справлюсь хотя бы однажды, то есть если я стану человеком, способным выбить дерьмо из придурка, который меня обидел, об этом сразу узнают все. Это будет написано у меня на лбу, на руках, будет чувствоваться в походке, и ни один гад больше не сможет втоптать меня в грязь, самоутверждаясь за мой счет.