— Нет! — проревела в ответ толпа.
— Поймите, речь идет о плохих людях. Они не хотят, чтобы вы зарабатывали деньги. И не хотят, чтобы наши клиенты получали новые знания. Я не знаю, какого черта добиваются эти ребята, но поскольку я возглавляю нашу с вами группу — даю слово, что мы по-прежнему будем стараться изо всех сил, чтобы сделать этот мир лучше. И пока мы этим занимаемся, деньги у нас не переведутся.
На этом собрание закончилось, и все друг за другом потянулись к бассейну, возле которого мы собирались по вечерам. Я стал протискиваться через толпу, стараясь не потерять Читру из виду. Я заметил, как она сказала что-то Ронни Нилу и вышла. Тот после минутного колебания последовал за ней, но мне показалось, что они все же вышли не вместе.
Внизу, возле бассейна, начальники команд хватали ящики с пивом «Бад», «Миллер», «Курс» или еще каким-нибудь подешевле и запихивали их в холодильники. Потом кто-нибудь приносил радио или магнитофон. Уж не знаю, беспокоила ли музыка остальных постояльцев, по крайней мере, никто ни разу не пожаловался.
Я всегда присоединялся к общей компании, хотя бы ненадолго, но в этот вечер мне было не до того. Хотелось побыть одному. Общее собрание и без того было настоящей пыткой, правда, монолог Игрока хотя бы отвлек меня ненадолго. Теперь же, оставшись в одиночестве, я хотел только одного — сбежать куда-нибудь подальше. Поддерживать светскую беседу, смеяться над глупыми шутками я был просто не в состоянии. Я даже боялся, что если выпью банку-другую пива, то непременно разрыдаюсь.
Я вернулся в свой номер. Кроватей было две на четырех человек; Ронни Нил объявил, что будет спать один, Скотт и Кевин договорились устроиться вдвоем, следовательно, мне оставалось спать на полу. Платили за ночлег не мы, так что жаловаться не приходилось. Уж не знаю, сколько стоил номер и сколько из этой суммы приходилось на каждого постояльца, но как только я открыл дверь, меня тут же окатило волной вонючего воздуха. Здесь пахло и плесенью, и потом, и табаком, и еще какой-то затхлой мерзостью. Тем не менее, оказавшись один в пустой комнате, я немного успокоился.
Некоторое время я просто сидел, тупо уставившись в безразлично-серое лицо телевизора: быть может, там уже рассказывают про убийство; наверное, мне стоит посмотреть. Но я продолжал тупо пялиться на экран, боясь того, что увижу, и того, что пропущу. Наконец, собравшись с душевными силами, я вскочил и включил телевизор.
Ночные новости должны были уже давно закончиться, но я подумал, что если убийство обнаружили, все местные телекомпании наверняка ухватятся за возможность воспользоваться наконец своим оборудованием для прямого эфира. Но не тут-то было. Никаких полицейских машин, никаких вертолетов, зависших над фургоном. Я присел на край кровати, вцепившись руками в рваное покрывало, впитавшее запахи пепельницы и бальзама после бритья, и бессмысленно смотрел на экран, на котором кривлялся Эдди Мерфи. Джонни Карсон истерически хохотал над его гримасами. Я не вполне понимал, кого или что изображает Эдди Мерфи, но радость Джонни Карсона действовала на меня успокаивающе. Разве мог я быть свидетелем убийства, живя в мире, где звучит безудержный хохот Карсона?