– И как же ты из этого ада выбрался? – поинтересовался Ваня. – Благополучно?
– Если бы! Уцелевшие повстанцы хотели мне самосуд устроить. Но, правда, передумали и за бочку местного самогона продали конкурирующей группировке. Там я опять встретил Анхелу. На двух ногах, здоровую, перепоясанную пулемётными лентами. Оказывается, она меня специально обольстила, чтобы тем, другим, повстанцам навредить. Типичный двойной агент. Звала по старой памяти перепихнуться, да я отказался. Стыдно стало.
– За кого? – удивился Ваня. – За никарагуанскую революцию?
– За самого себя! Кадровый чекист, а купился на какую-то шмакодявку. Спустя месяц меня кубинский спецназ освободил. Первым же рейсом отправили на родину, а там отцы-командиры уже ждут. Закатили строгий выговор, задержали звание и целый год из страны не выпускали. Воспитывали… Если бы не этот плачевный случай, я бы, возможно, сейчас в генералах ходил.
– Представляю. – Цимбаларь прищурился, словно желая увидеть приятеля в другом свете. – А как же Анхела? Больше с ней не виделся?
– Не пришлось. Хотя поговаривали, что при сандинистской власти она выбилась чуть ли не в члены парламента. Пронырливая деваха.
– Да ну вас всех! – с чувством произнесла Людочка. – Я сегодня точно на поезд опоздаю. Счастливо оставаться! Завтра ждите вестей. Как подключиться к Интернету, Цимбаларь знает.
Когда за ней захлопнулась дверь, Кондаков сказал:
– Ты всё же, Сашок, проследи, пока она в вагон не сядет. Мало ли что может случиться… Большой город – это ещё похуже, чем никарагуанские джунгли.
Цимбаларь пообещал вскорости вернуться, но уже за полночь позвонил и нетрезвым голосом предупредил, что немного задержится. Отчалил и Ваня, сославшись на то, что ему нечего курить, а чужие сигареты вызывают одышку. В холодной и мрачной квартире остался один Кондаков. Некоторое время он ещё колебался – позвонить Раисе Удалой или нет, но в конце концов верх взяло чувство долга, да и хронический простатит что-то разыгрался.
Гуляки вернулись под утро. Цимбаларь был слегка побит, а Ваня перемазан губной помадой. Уже засыпая, он пробормотал:
– Фомич, если бы ты знал, какую девушку я сегодня встретил! Краше твоей Анхелы… Шестнадцать лет! Цветок!
– У неё ночевал? – деловито осведомился Кондаков.
– Конечно… Ах, это поэма!
– А когда ты проснулся, сколько ей уже было?
– Ну, скажем, лет тридцать… Или сорок… Неважно.
– Почему у тебя в карманах пусто? Ты же, уходя, взял пять тысяч на сигареты. Где деньги?
– Фомич, о каких деньгах базар, если такая любовь… Женюсь, завтра же женюсь. – Ваня захрапел, уткнувшись лицом в подушку, которая, по большому счёту, могла служить ему и матрасом.