– Надо бы голосок его на всякий случай проверить. Авось не испортился со вчерашнего дня.
Цимбаларь сунул руку в карман и, сосредоточенно морща лоб, произвёл там какие-то манипуляции. Малыш, запакованный в шикарный атласный конверт, басовито хрюкнул. Все, кто сидел поблизости, подозрительно покосились на Людочку.
От досужих расспросов её спасла своевременно распахнувшаяся дверь. Выпорхнувшая из кабинета молодая женщина не смогла сдержать своего восторга.
– Есть! – воскликнула она, чуть ли не подбрасывая ребёночка вверх. – Моя Дашенька – царица Савская!
В глубине просторного кабинета за столом, имевшим форму полумесяца, восседал волоокий мужчина с буйной чёрной шевелюрой и чувственным негритянским ртом.
Пока он рассматривал чек, предъявленный Цимбаларем, Людочка расположилась в кресле, предназначенном для клиентов. Её напарнику пришлось присесть на низенький диванчик, стоявший в сторонке.
– Каков возраст ребёнка? – первым делом поинтересовался Кульяно.
– Семь дней, – ответила Людочка, хотя ложь, как всегда, давалась ей нелегко.
– Прекрасно. Имя уже дали?
– Нет. Сначала хотели дождаться вашего решения.
– Я ничего не решаю, – веско произнёс Кульяно. – Я только перевожу ангельскую речь, которой владеют новорождённые дети, на общедоступный язык.
– Как же вы сами до сих пор ангельскую речь не забыли? – с самым наивным видом поинтересовался Цимбаларь.
– Это праздный вопрос, не имеющий никакого касательства к делу, которое привело вас сюда, – сухо ответил Кульяно.
– Я просто из любопытства, поскольку прежде увлекался лингвистикой. К тому же, если вы заметили, наш визит оплачен по двойному тарифу.
– Сейчас многие так делают. – В голосе Кульяно послышалось лёгкое раздражение. – А что касается лингвистики, можете быть спокойны. Ангельский язык не поддаётся анализу и расшифровке, точно так же, как существование ангелов недоступно объяснению с позиций здравого смысла… Почему ребёнок молчит?
– Спит, – незаметно подмигнув напарнику, ответила Людочка. – Умаялся… Сейчас разбужу.
Едва она откинула уголок конверта и дунула в красное детское личико, как раздался богатырский рёв, достойный души Ахилла или Ильи Муромца. Цимбаларь с довольным видом убрал руку из кармана.
Кульяно прикрыл глаза, подпёр голову кулаком и стал с неподдельным вниманием вслушиваться в детский плач, словно бы это действительно была исповедь исстрадавшейся души, только что вышвырнутой из родного тела.
По прошествии примерно пяти минут, когда стенания стали ослабевать, он сказал, чуть приоткрыв один глаз:
– Вы его пощекочите чем-нибудь или в крайнем случае ущипните… Информации, знаете ли, пока маловато.