Эта аббатиса сама погубила себя, когда попыталась разделаться с Эммой во время отсутствия Ролло в эту зимнюю кампанию. По ее наущению дворцовый раб столкнул Эмму с лестницы, что и послужило причиной выкидыша. И тут Франкону в очередной раз пришлось убедиться, как много значит для Ролло Эмма. Чтобы иметь возможность быть с ней, когда она болела, он даже пошел на перемирие с Карлом, чем последний немало гордился, приписывая исключительно себе заслугу мирных переговоров.
Ролло же тогда пошел на все его условия и стремглав примчался в Руан, чтобы находиться рядом с женой. А едва она пошла на поправку и сказала, что подозревает, что несчастье, случившееся с ней, было подстроено, как Ролло начал расследование, сам пытал, допрашивал, пока не вышел на аббатису. Ее не спасли даже мольбы и упоминание о детях. Роллон казнил ее, а своих сыновей, по норвежской традиции, отдал на воспитание в чужую семью, услав в Байе к Белому Боттону.
Эмма же… С ней все было в порядке, и Франкон никогда не видел ее столь красивой и уверенной в себе, как перед его отбытием в Тросли.
От воспоминаний его отвлек звон колоколов. Было время вечерней службы, и хотя Франкону не хотелось вновь чувствовать за спиной перешептывание и недоверчивые взгляды своих соотечественников, он поспешил в церковь.
Хор в Тросли был прекрасен. Франкон на миг забыл о всех своих неурядицах, слушая прекрасно подобранное сочетание мужских голосов, певших литанию. В этот момент кто-то тихо тронул епископа за руку.
– Светлейший Франкон, не изволите ли после службы навестить Роберта Нейстрийского в его имении Берни-Ривьер?
Епископ оглянулся. Из полумрака выступало смуглое лицо молодого аббата из Суассона. Тот выжидательно застыл. Франкон еще по приезде понял, что этот аббат приставлен к нему шпионить. Он всегда садился рядом с епископом, ходил за ним, даже отведенные им в переходах монастыря покои оказались рядом.
«Где я мог видеть его? – думал Франкон. – Старость… Не могу вспомнить…»
У суассонца были приятные черты лица, миндалевидные темные глаза с длинными, как у девушки, ресницами, крупный, но правильной формы нос с легкой горбинкой. Ростом он был высок, ладно скроен и вполне бы мог назваться красавцем, если бы его так не безобразил страшный длинный шрам – багровая впадина с рваными краями, оттягивающая вверх уголок рта, словно в презрительной усмешке. Черные, коротко остриженные волосы с выбритой тонзурой не скрывали, что с левой стороны, со стороны шрама, как безобразный древесный гриб, торчал остаток уха. Люди с такими отметинами обычно запоминаются, но Франкон, сколько ни напрягал память, не мог припомнить, где встречал суассонца.