– Мне удалось убедить его, но вы сами искали встреч с несчастным безумцем, вы были так добры и приветливы с ним, что даже мои увещевания перестали играть для моего несчастного сына роль. И я невольно ожидал беды.
Седулий глубоко вздохнул.
– Я понял, что случилось несчастье, еще когда пропал Тьерри. Еще до того, как вы его нашли. А потом несчастная, полудикая Ута… Видегунд, как и ранее, приходил ко мне на исповедь, но я видел, что он отнюдь не раскаивается в содеянном. Он не слушал моих увещеваний, более того, гневался в ответ на мои слова. Я совсем перестал быть авторитетом для него. Для него существовали только вы. И он гордился тем, что сделал, весь так и светился. И я брал его грех на себя, я молился, хотя и понимал, что дьявол завладел его душой. И я возненавидел вас.
Эмма молчала. Она не могла припомнить, чтобы открыто испытывала неприязнь со стороны Седулия, но именно тогда ощутила, что настоятель перестал оказывать ей поддержку, перестал помогать. По-видимому, он страстно желал, чтобы она уехала, но, связанный клятвой Эврару, вынужден был ее удерживать. В этом было даже своего рода благородство, хотя то, что Седулий недолюбливает ее, она поняла уже давно.
– А потом был Бальдерик, – поник головой Седулий. – И самое ужасное, что я невольно оказался втянутым в это преступление.
«Вы были втянуты в каждое из них», – хотела произнести Эмма, но смолчала. Слушала рассказ Седулия, как он возвращался в монастырь, когда к нему навстречу вышел Видегунд. Весь в крови. И он, настоятель монастыря, глава всех христиан округи, вынужден был вместе со своим безумным сыном скрывать его преступление. Видегунд кричал, что поступить так ему было велено свыше, а несчастный отец плакал и умолял уйти из этих мест.
Все было тщетно – Видегунд лишь обозлился. Седулию с трудом удалось уговорить его спрятать останки Бальдерика, чтобы избежать пересудов об оборотне. Но после этого Седулий слег. И она, та, которую он считал причиной всех бед, выхаживала его. А потом настал праздник безумной ночи. И он, Седулий, настоял, чтобы Видегунд покинул селение. Он видел, как следил Видегунд за Эммой и Бруно, и опасался наихудшего. Но Видегунд ушел, Эмма вела себя благоразумно, и имелось слишком много красавиц, желающих завлечь пылкого старосту в свои объятия. Казалось, ничто не предвещало беды, и настоятель со спокойным сердцем отслужил молебен в крипте церковной башни. И если бы бес не попутал Эмму, если бы она не пошла в лес…
– Замолчите! – не выдержала Эмма. – Вы теперь готовы обвинить меня во всем. В то время как вы были единственным, кто мог прекратить это варварство, эти убийства. Но видит Бог…