И вновь, возвращая к действительности, ее отвлек шум. За дверью, громыхая железом, прошла стража. Эмма очнулась, пришла в себя, понимая, что того, что было, уже не вернуть. Одна. Опозоренная, изгнанная, ненавидимая. Ее будущее казалось мрачным, как темнота ткацкой комнаты. И Эмма вдруг почувствовала, как у нее защекотало в глазах… как щекочущий, теплый след оставила на щеке слеза и обожгла ей запястье. Капли зачастили, как летний дождь, – все быстрее и быстрее. И, застонав, сжавшись, Эмма зарыдала, забилась в своей безысходности и одиночестве. Сердце ее было разбито, дух сломлен. И она не знала, как ей быть.
От темноты и слез она просто отупела. Но теплый плащ согревал, и в какой-то миг она отключилась от всего, забылась сном. А когда проснулась, увидела свет за щелками ставень, вновь поняла, что она все в той же ловушке. От долгого неудобного положения, в котором она сидела за станком, тело ее онемело. И мучительно ныла поясница и низ живота. Но боль эта прошла, едва она встала и потянулась. И тогда Эмма вспомнила, ради чего ей еще стоит жить и бороться. Ребенок. Нить, связующая ее с прошлым, дающая силы. И тогда она улыбнулась. Нет, что бы там ни было, она еще поборется.
Ей захотелось есть. Надо было идти, пока ее кто-нибудь не обнаружил. Она не знала, куда, но почти машинально шла. На запах. Жизнь, зревшая в ней, требовала пищи, и Эмма пошла туда, откуда долетали запахи стряпни.
Огромная дворцовая кухня гудела, как улей. Под сводом клубился дым от открытых очагов, на вертелах жарились целые туши, и жир с них с треском стекал на пылающие уголья. На колодах мясники рубили мясо, тут же кухарки потрошили птицу, слышались громкие приказы, крики, лязг поднимаемых на цепях котлов, звон сковородок. Сновали дети-прислужники, тут же крутились собаки, коты. Визжала огромная свинья, чуя близкую кончину.
В первый миг Эмма замерла на высоком пороге. Шум, красные отсветы огней, суетящиеся люди. Окон не было, а дымоходы, видимо, были столь плохо устроены, что большая часть дыма оставалась в помещении. К ней подбежал служка:
– Что угодно госпоже?
Эмма по его невинному взгляду поняла, что он просто принял ее за знатную даму, пожелавшую подкрепиться пораньше. Повел ее в угол, кликнул одного из поваров. Горячая ячменная каша с кусочками бекона показалась ей восхитительной, и Эмма ела, не обращая внимания на глазеющих на нее людей. Не заметила, как застыл в стороне заметивший ее мажордом. Потом кликнул одного из мальчиков-прислуги и что-то сказал, указав на нее. Тот тут же куда-то выбежал.