Семь грехов радуги (Овчинников) - страница 2

– Если бы! Некоторые здесь явно не по первому разу. Взгляните вон на тех пигалиц!

Я взглянул. В том же ряду, что и мы, только через проход о чем-то ворковали две девушки допризывного возраста или, как их называет Маришка, teen-ки. «Затянуло бурой teen-кой…» Каждая держала перед собой по пудренице или румянице и, вперившись в маленькое зеркальце, то ли перемигивалась с подругой, то ли рассматривала пространство зала за своей спиной. Обе teen-ки чувствовали себя вполне уютно. Как дома.

– Пудреницы для мозгов! – высказался сосед. – Правда, таких немного. Видимо, организация из новых. По крайней мере я о ней раньше не слышал.

– А вы в таком случае что здесь делаете? – интересуюсь.

Тип перестал жевать ус, расправил пальцами.

– Материал собираю. О тоталитарных сектах.

– Для диссертации?

– Для романа.

Я посмотрел на собеседника с несколько большим интересом. Вот они какие, оказывается.

– Инженер душ человеческих? – спрашиваю.

– Скорее, санитар.

Лаконичность его ответов слегка раздражала. Должно быть, рядом со мной сидел настоящий мастер диалога. Пришлось задать банальный вопрос:

– От чего лечить собираетесь?

– Как обычно. От глупости. Тупости. Ханжества.

– Чванства, – сладко зевнув, произнесла Маришка, не открывая глаз.

– Что? – не понял писатель.

– Я спросила, много ли у вас книжек.

– Вообще-то не очень. – Писатель, поколебавшись, расстегнул сумочку на коленях, с заметным усилием извлек толстую пачку переплетенных распечатанных на принтере листов. На вид – вдвое больше сумочки и в полкило весом. – Вот. Сегодня из издательства вернули.

На титульном листе крупно выведено начало заглавия «Обреченый на…», остальное скрыто рукой писателя. Вторая «н» в слове «обреченный» вписана красной шариковой ручкой.

– Велели исправить и дополнить? – спрашиваю.

Писатель пожал плечом.

– Просто вернули.

– А другие – нормальные книжки у вас есть? – не слишком тактично поинтересовалась Маришка.

– Пока нет.

Маришка потянулась, простирая руки далеко за голову, а ноги устремляя еще дальше, чуть ли не до сидений первого ряда. Конечно, станет она спать, когда рядом есть кто-то, кого можно безбоязненно поставить на место. Совершенно безбоязненно. В моем понимании писатель – человек смирный, если и закатает кого в асфальт, то только в собственном воображении.

– Тогда вы не писатель, – Маришка мило улыбается. – Вы – рукописец!

– Писатель – тот, кто пишет, а не тот, кто издается. – Мой сосед снова закусывает ус. По виду его неясно, задет он или просто голоден.

– Вы открываете мне глаза! – Зеленые глаза и вправду широко распахиваются. Ресницы наивно трепещут. – Выходит, до сих пор я читала кого-то не того. Вероятно, издателей.