— Этим, так сказать, — тут он заглянул в текст Гриппова, — «инвариантом имманентного структурализма, который находится в процессе скачка к постструктурализму».
И дедушка Каменев сардонически расхохотался.
У Рогалевой-Кривицкой был такой вид, будто её контузило. Но Лев Львович, не снизойдя до её состояния, с каким-то садистским упорством продолжил:
— «Квазинабоков»! Ха! «Квазиборхес»! Ха! «Квазиметалитературные рассказы»! Хи-хи-хи! Это все чушь собачья, любезнейшая Екатерина Дмитриевна! И не имеет никакого отношения к великой литературе! Надеюсь, вы теперь со мной согласны?
Муму молча слушал. Однако это был тот случай, когда он гордился собственным дедом.
— Екатерина Дмитриевна, я, между прочим, вас спрашиваю, — не унимался дедушка Каменев. — Вы согласны со мной или нет?
— Да, да, пожалуй, — пролепетала совершенно сбитая с толку директриса «Пирамиды».
— В таком случае, немедленно принимайте меры!
И, картинно швырнув на директорский стол распадающийся томик Гриппова, дедушка схватил за руку внука:
— Пошли, Герасим! Всего вам наилучшего, Екатерина Дмитриевна!
Совершенно ошеломленные спектаклем, который только что разыгрался на их глазах, Иван, Павел, Марго и Варвара выбрались из кустов и поспешили туда, откуда вот-вот должен был появиться Герасим. Однако на пути ко входу в школьное здание они столкнулись с угрюмо бредущим по двору Сеней.
— Ну как? — хором поинтересовались его четверо друзей.
— Полный абзац, — констатировал Баскаков. — Конфисковали. Тут такое было, — вдруг оживился он. — Она в предка выстрелила.
— Видели, — прыснула Варя.
— Видели? — вытаращился на неё Баскаков.
— В окно, — пояснил Павел.
— Все видели? — поинтересовался Сеня.
— Все, — кивнули остальные.
— Не забывается такое никогда, — пропела Варя.
— Это точно, — захохотал Сеня. — Мне бы тоже очень понравилось, — тут он снова погрустнел, — если бы мой предок не отобрал пистолет. Теперь не отдаст.
— Да ладно тебе! — хлопнул его по плечу Луна. — Другой купишь. Ты же у нас парень богатый.
— Ага, богатый, — кисло отреагировал Сеня. — Это предок мой богатый. А меня в черном теле держит. У него это… такие принципы. В общем, воспитывает.
— Так он у тебя, выходит, как Песталоцци? — широко раскрыла глаза Марго.
— Почему без колодца? — не понял Сеня. — И вообще, на кой фиг нам колодец? У нас на даче артезианская скважина.
— Э-эх, — протянул Луна. — Темный ты человек, Баскаков. Запоминай, пока я жив. Песталоцци Иоганн Генрих. Жил во второй половине восемнадцатого и в начале девятнадцатого века. Швейцарский педагог-демократ.
— А-а, — кивнул коротко стриженной головой Баскаков. — Тогда это мой предок и есть. Он мне вечно твердит: «Ты должен знать цену деньгам». У него, мол, в мои годы предки были бедные, денег ему не давали, вот всего сам и добился. И считает, что я тоже всего должен добиваться самостоятельно. А у кого же мне денег, интересно, взять, кроме предка?