— Только не требуй с него еды, — мигом предупредила Катя.
— А почему нет? — удивился Женька. — По-моему, очень удобный способ проникнуть на кухню.
— А если он тебе вынесет кусок черствого хлеба на лестницу? — покачала головой Таня.
— Я что, по-твоему, отмороженный? — откликнулся Женька. — Сперва в квартиру внедрюсь, а дотом уже еду потребую.
— Хорошо, Женька, — согласился Олег. — В общем, каждый действует соответственно обстоятельствам. Главное, повторяю, собрать как можно больше информации.
Мальчик взглянул на часы. Половина четвертого,
— Сейчас расходимся, — скомандовал он. — А без четверти пять я вас жду возле своих ворот. И сразу идем к голубятнику.
— Нет, все-таки прежде всего нужно выяснить его имя, — уже надевая куртку, заметила Таня.
Ровно в пять юные детективы вышли из лифта на шестом этаже дома в Уланском переулке. Женька позвонил в квартиру. Однако дверь, похоже, никто открывать не собирался. Женька еще несколько раз позвонил. Безрезультатно.
— Вот вам и голубятник! — в сердцах пнул дверь ногой Женька. — Мужик-то нас надул.
— Конечно, — проворчал Темыч. — Не надо было оставлять у него такую ценную птицу. Думаю, он еще вчера хозяина разыскал и вознаграждение получил. Что он, дурак делиться!
— Опять ты о своем вознаграждении, — свирепо воззрилась на него Катя.
— По-моему, я ему сейчас сама вознаграждение выдам, только чтобы заткнулся, — сказала Моя Длина.
— Ну чего вы раньше времени на человека поклеп возводите? — торопливо вмешалась Таня, пока между Моей Длиной и Темычем не возникло перепалки. — Может, он просто задерживается.
— Просто в этой жизни ничего не бывает, многозначительно изрек Тема.
— Русская народная мудрость, — не удержалась от колкости Катя.
Женька все это время продолжал давить на звонок.
— Да прекрати. Бесполезно, — тронул его за плечо Олег.
— А вдруг он спит, — отозвался Женька.
— Твои звонки даже мертвого разбудили бы, — сказал Пашков.
— Пошли вниз, — вызвал лифт Олег. — Подождем немного возле подъезда. А если он так и не придет, завтра снова наведаемся.
— Это уж обязательно, — заволновался Пашков. — Мне Мичман за свою клетку голову оторвет. Он, между прочим, про нее уже спрашивал. Клетка-то оказалась не простой…
— А золотой, — прыснула Катя.
— Почти, — продолжил Пашков. — Это семейная реликвия. Память о каком-то там прадедушке Мичмана.
— У него что, прадедушка еще жив? — всегда интересовался такими вещами Темыч.
— Какое там жив, — ответил Пашков. — Давно уже помер. Поэтому и память. От него, кроме этой клетки, ничего не осталось. То есть раньше был еще попугай, но он тоже помер.