Примерно через месяц, конная гусарская лава, неожиданно вылетев из-за покрытой гаоляном сопки, почти полностью вырубила походную колонну японского пехотного батальона. Увы, господа гусары были плохо знакомы с реалиями современной войны, и сами понесли огромные потери как от винтовочного огня пехоты, так и от шрапнели, которой замаскированная японская батарея сопровождала их отход с поля боя.
На следующий день спешащий по коридору дворца Вадик неожидано столкнулся с княгиней и не узнал ее. Одетая в угольно черное платье, с черной же шляпкой нед мертвенно бледным лицом и красными глазами, она вполне органично смотрелась бы в современой Вадику готской тусовке, вот только ее мертвеная бледность была натуральной.
— Ольга Александровна, что случилось?
— Это рок… Это моя судьба… Все зря, все бесполезно… Сначала «муж» (явствено выделила кавычки голосом Ольга) в брачную ночь убегает играть в карты со своими «мальчиками»… Потом, стоит наконец то появиться любимому человеку, как я сама, САМА отправляю его на смерть, всего то через год после встречи. Он настолько хотел быть со мной во всем, во всех начинаниях, что САМ напросился на перевод в «мой» полк. Он вполне мог бы остаться в Питере, адьютанстом моего мужа, но он хотел быть со мной во всех моих начинаниях, а не просто "быть со мной"! Какой смысл теперь жить мне?
В тот день российские банкиры остались без подсказок, а отправка во Владивосток скорого поезда с затворами новой системы для восьмидюймовых орудий была отложена на три дня. Николай так и не дождался своих главных советников для ставшей уже традиционной ежевечерней беседы. Посланные во все укромные уголки двоца на поиски пропавших слуги вернулись с известием, что "великая княгиня заперлась у себя в покоях и не отвечают, а господина Банщикова нигде найти не удалось". В ту ночь доктор Банщиков впервые остался в спальне Ольги. Но именно «остался», ничего более. Если бы кто нибудь из прежних Московских знакомых "доктора Трефа Вадика" узнал, что он провел ночь в комнате молодой и привлекательной женщины, и не сделал никаких попыток "вступить в близкий контакт третьего рода", они бы не поверили. Само его прозвище «Треф» происходило не от карточной масти, а от английского принципа трех F — find them, f**k them, forget them. Но — иные времена, иные нравы, да и если уж на то пошло — иной, экстерном позврослевший и поумневший Вадик. Он чувствовал к этой жещине сочувствие и огромное уважение, но ничего больше. Остальные чувства пришли позже, постепенно. А в ту ночь он просто слушал. О том что такое жизнь великой княжны, при «голубом» муже картежнике. О том, как большинство знакомых рассматривает ее как способ ускорения карьеры или источник денег. О ее чистой и, как это не смешно звучит для замужней женщины, целомудренной любви к молодому офицеру, который был вчера убит в Манчжурии шрапнельной пулей в голову. О том, что даже траур по нему она открыто носить не может, только как траур по всем погибшем в ее подшефном полку… Наконец, под утро, выговорившись, княжна смогла уснуть.