— Не скрою, при дворе меня считают несколько женоподобным молодым человеком. — Вдруг хорошее настроение Маледикта сменилось унынием. Сначала Ворнатти, теперь вот это. Маледикт почувствовал, что для него расставлено множество ловушек, что каждый миг несет в себе угрозу хрупкому счастью. Он коснулся губ Януса, предостерегая от дальнейшего подшучивания, перешагнул упавшую на пол одежду. — Тем не менее все верят, что я мужчина, и хотя при дворе с пониманием, как выражается Арис, относятся к предпочтениям некоторых мужчин, такое поведение не поощряется. Я не выйду из роли. Теперь я Маледикт и считаю себя мужчиной; и оставим в стороне все доказательства обратного. — Маледикт обвел рукой свою обнаженную плоть. — Твоя репутация может пострадать, если тебя будут слишком часто видеть в моей компании.
Последние слова были выстраданы — только теперь Маледикт осознал, в какую западню угодил по собственной вине. Он не мог вообразить себе возможности снова стать женщиной — а сохранение маскировки грозило потерей Януса.
Он обернулся и принялся разглядывать свое отражение в зеркале, отвлекшись от тревожных мыслей. Он так давно не отваживался ходить без одежды или даже думать о себе как о Миранде, что, несмотря на ее желания и мечты, все еще живущие в нем, не покривил душой, сказав Янусу, что она мертва. Маледикт не мог вернуться в ее положение, не мог перекроить время, вспомнить, что значило жить без этой тайны.
— Наверно, я должен быть благодарен судьбе за то, что не похож на Эллу, — продолжал Маледикт, — иначе такое перерождение было бы неосуществимо. У меня скорее мужская, чем женская фигура.
— Да ты сама ослепла. Ты едва ли выше других придворных дам. Голос — наиболее правдоподобная деталь, но вот это… — Янус накрыл ладонью одну грудь, потом другую, погладил соски, заставляя их затвердеть. — Это уж явно женское.
Сердце Маледикта пустилось в бешеную пляску; он выгнулся назад, прижимаясь к груди Януса, заигрывая, привлекая его внимание.
— А бедра у меня слишком узкие.
Янус скользнул рукой ниже, охватывая растопыренными пальцами живот Маледикта. Замедлил движения, поддразнивая; голос его сделался бархатным от страсти.
— Придворные дамы носят корсеты, китовый ус, турнюр и подкладки, чтобы придать своим фигурам не свойственные им от природы очертания.
Пальцы Януса нырнули в теплую ложбинку между ее бедер, двигаясь легко, разогревая. Ее кожа ответила на прикосновения влагой; дрожь пробежала по телу Маледикта.
— Все еще считаешь себя мужчиной? — шепнул Янус. — Боишься, что я брошу тебя по капризу двора? Какое мне дело до их мнения, когда ты снова в моих объятьях?