В столовой Маледикт, облаченный в серый шерстяной сюртук и алую рубашку, собирался обедать. На столе перед ним лежала книга. Джилли остановился, чувствуя, как в сердце вскипает ярость, и, миновав столовую, направился вверх по парадной лестнице. Он распахивал двери и дверцы в покоях Маледикта, рылся в ящиках и гардеробах, пока не нашел деревянную шкатулку с ядами. Джилли швырнул ее на кровать; из белых пакетиков, перепачкав ему руки, посыпался зеленовато-серый порошок. Джилли стал перебирать пузырьки в поисках одного-единственного, способного заставить плоть истечь кровью.
— Ты отсутствовал всего несколько часов, — раздался с порога голос Маледикта. — Неужели за столь короткий срок тебя обидели настолько, что ты решил прибегнуть к яду? Если это действительно так, только скажи, и я позабочусь обо всем за тебя.
Пальцы Джилли сомкнулись на пузырьке. На изогнутом донышке осталось несколько едва заметных сиреневатых капелек.
— Зачем было убивать? Можно было просто попросить меня бросить ее. Ради тебя я бы сделал все. Я ведь всегда шел ради тебя на все.
— Джилли?
Джилли швырнул в Маледикта склянку. С легкостью поймав ее, юноша подозрительно уставился на ярлычок.
— Сироп «Прекаториус». Как ты и угрожал, Лизетта истекла кровью до смерти.
— Лизетта! — Одно имя заставило Маледикта недовольно скривить мягкие губы.
Для Джилли это было равносильно признанию.
— Она истекла кровью! А твой пузырек почти пуст. Зачем было заставлять ее страдать? Зачем вообще было ее убивать? — На глаза Джилли навернулись слезы.
— Стоит ли поднимать такой шум? Она была всего-то шлюхой. — Лицо Маледикта скривилось. — Тварь, не представлявшая ни малейшей ценности.
Пальцы Джилли судорожно сжались. Он поднял кулак — и опустил. Маледикт даже не поморщился.
— Она мне нравилась. Она была простая женщина и любила поболтать. Что такого она тебе сделала? Посмеялась? Объясни мне, почему… — Джилли поднес руку к щеке Маледикта. — Пожалуйста.
В мертвой тишине он ждал ответа, ждал возможности излить свою ярость или ощутить сладко-горькое облегчение.
— Я не убивал твою сучку, — сказал Маледикт, отталкивая ладонь Джилли. — Ты что, судья, который собирается меня повесить? Убирайся.
— Шоколад и яд. Сладость, скрывающая жало. Записка с моим именем, которую она не могла прочесть. С извинениями за то, что нас прервали. Думаешь, я поверю, что ты этого не делал?
— Будь проклята твоя душа, я… — Хриплый голос Маледикта, не способный звучать громко, оборвался. Услышав возражения, юноша, оскалив зубы, пронесся мимо Джилли, словно изгнанный злой дух. Входная дверь внизу громыхнула, сопровождаемая звоном разбитого стекла. Джилли так и не получил ответов на свои вопросы. Негромкий треск, похожий на далекие пушечные удары, нарушал тишину: Маледикт вымещал гнев на чем-то хрупком.