В поезде, увозившем нас во Францию, я видел только Лондон, меня преследовали образы этого города, где мы с Софи любили друг друга.
Монтессон находился всего в нескольких километрах от Парижа, но это была почти деревня. Маленькие низенькие дома, горбатые улочки, а вдали — даже поля и парники, что заставляло почти забыть о столь близкой столице.
На Северном вокзале мы посадили Жаклин в такси: она отправилась в свою парижскую квартиру с рукописью Дюрера и испещренной пометками копией «Джоконды». Сами мы взяли «Шафран» и поехали в западное предместье на встречу со священником. Мне с трудом верилось, что еще утром мы были в Лондоне. И однако мне это не приснилось. Темп нашей гонки все ускорялся, и времени на решение загадки оставалось все меньше, зато вероятность того, что нас остановят на полпути, возрастала.
Баджи держался настороже. Свидание обговаривалось по телефону, и не было никаких гарантий, что нам удалось сохранить инкогнито, поэтому телохранитель каждое мгновение ожидал какого-нибудь скверного сюрприза. Вороны приучили нас к внезапности своего появления. Баджи уже не улыбался, как накануне. Он поставил «Шафран» на маленькой стоянке, укрытой от любопытных глаз, открыл передо мной дверцу машины и двинулся впереди нас.
Облик этого парижского пригорода не имел уже ничего общего с Англией. Здесь не было двух одинаковых домов, они были не белого, а серого цвета и лепились друг к другу на средневековый манер, ничем не напоминая кукольные домики. Иногда по улице проезжал дедушка в фуражке на старом дребезжащем мопеде.
Церковь стояла на улице, так круто спускавшейся вниз, что ко входу нужно было подниматься по очень высоким лестницам. Рядом с церковью притулился дом священника. Если не считать случайных велосипедистов и двух-трех женщин, шествовавших с плетеными корзинками в руках, на маленькой треугольной площади никого не было в этот предвечерний час, и мы трое, Софи, Баджи и я, спокойно вошли под темные безмолвные своды церкви Успения Богоматери.
Перед алтарем о чем-то беседовали двое мужчин. Одного из них я никогда не видел, должно быть, это был кюре Монтеесона. Небольшого роста, смуглый, с раскосыми глазами: я не мог понять, вьетнамец это или кореец, но черты лица были явно азиатские. Второй, не надевший сегодня ни рясы священника, ни традиционного темного костюма с крестом в петлице, был не кто иной, как кюре Горда в цивильном одеянии…
Увидев нас, они сразу прекратили разговор. Местный кюре, едва заметно улыбнувшись, прошел мимо нас к выходу. Баджи закрыл за ним громадную дверь и проверил прочность засова. Я видел, как внимательно он оглядел всю церковь.